Наша переводчица говорила, что есть разные предсказатели — хорошие и плохие. Как есть хорошие актеры и есть плохие, впрочем, как и все, что есть на свете, и у каждой вещи есть две стороны — хорошая и плохая. Так вот один (хороший!) предсказатель сообщил нашей переводчице, что у нее дома — имелась в виду Россия — случилась неприятность. Она тут же соединилась с Москвой по телефону и узнала, что муж сломал ногу.
Однажды, гуляя по центральной улице Джайпура, зашли мы с ней в ювелирный магазин. И хозяин магазина, он же владелец гостиницы, в которой мы жили, стал рассказывать обо мне моей переводчице — кто я такой, что я такое. И в его пересказе я уловил действительные черты моего характера, моей биографии. Это значит, я «нарвался» на хорошего предсказателя, хорошего физиономиста. И все-таки, я думаю, в дебри предсказаний о себе лучше не углубляться. Пусть каждый поворот судьбы станет неожиданностью.
Мой отлет в Москву не обошелся без неприятных сюрпризов. В то время, когда мне нужно было отправиться в Индию на досъемки «Миссии в Кабуле», довольно активно шел спектакль «Мещанин во дворянстве», в котором я играл главную роль без дублера. И меня отпускали от спектакля до спектакля. Поэтому администрации нашей группы я сообщил заранее, что обязан вернуться в Москву к определенному сроку. Кстати, первоначально экспедиция планировалась на август. Но когда мы узнали, что в Индии в это время температура поднимается до пятидесяти градусов, ее перенесли на октябрь. Но даже в октябре там стояла такая жара, такое было тяжелое солнце, что казалось, постоянно что-то давит на плечи. Итак, я предупредил, что должен вернуться к определенному числу и могу вылететь как минимум за день до этого, по существу, впритык. Рейс был ночным.
Когда администрация картины в Делийском аэропорту заранее заказывала билет, то выяснилось, что на нужное мне число билета нет, поскольку рейс целиком закуплен бомбейскими промышленниками. И это был как раз наш, аэрофлотовский рейс. А для того, чтобы полететь иностранным рейсом, требовалось разрешение посла. Тогда нашу страну в Индии представлял Бенедиктов. Мы отправились к послу. Любопытная деталь — жара сорок градусов. А все работники посольства сидят в белых, тогда модных, нейлоновых рубашках, намертво прилипших к телу. И на спинках стульев висят пиджаки. Заходит посол — моментально все при пиджаках. В то время как в других посольствах, знаю, хорошо, если в штанах работали.
Бенедиктов разрешил мне вылететь индийским самолетом, и я спокойно укатил в Реджахстан для завершения съемок.
Помню, напоследок, в ожидании самолета, мы пошли на базар. Было три часа ночи. Но базар не прекращал своей работы. Я накупил там себе на сувениры всякой мелочи. Впечатления от базара у меня были самые разнообразные, но до сих пор стоят перед глазами два индийских ребенка, разгуливающих по ночному базару в поисках хлеба насущного. Голый мальчик лет восьми с годовалой девочкой на руках, тоже — голой. Головка этой бедняжки уже не держалась, то и дело сваливаясь то в одну, то в другую сторону, — она мучительно хотела спать, но мальчик продолжал таскать ее по ночному базару, чтобы кого-нибудь разжалобить и хоть что-то принести домой.
Пришел день отлета. Вижу, мой администратор не в своей тарелке. Бегает, суетится. Выясняется, что и этот, нужный мне рейс, тоже закупили бомбейские промышленники. Что делать? Остается лететь следующим, нашим, аэрофлотовским рейсом. А это значит еще на сутки позже. И в результате я, скоротав бессонную ночь в самолете, в Москве буду в восемь утра, а в десять должен быть уже в гриме, иначе спектакль срывается. Правда, у меня в кармане бумага, в которой черным по белому написано, что киностудия оплачивает театру полный сбор, если я не прилетаю вовремя. И все равно неприятно — я подвожу своих товарищей. Короче, приезжаю из Реджахстана в Делийский аэропорт, иду к самолету и прошу разрешения взять с собой багаж. Тогда в Шереметьеве часами нужно было дожидаться, пока тебя допустят до твоих чемоданов. Обслуживающий самолет индиец говорит мне, что багаж должен пойти в багажное отделение. Я сажусь в самолет. Экипаж наш. Пассажиров наперечет. Тогда нашими рейсами почти не летали. Самолет наполовину загружен водой, для устойчивости. Я обращаюсь к командиру корабля, разъясняю ситуацию. Он говорит: «Задерживать самолет я не буду, а во время полета спустимся в багажное отделение и возьмем чемодан. Узнаешь свой чемодан?» Я говорю: «Конечно, узнаю!» И стал ему еще раз подробно объяснять, что вот, мол, я опаздываю на спектакль, в Москве мы будем в лучшем случае в восемь утра, а в десять я должен выйти на сцену…» А он слушает меня и говорит: «Чемодан-то мы возьмем, да только в Москве самолет не сядет». Я говорю: «Как не сядет?!» Он говорит: «Мы летим в Киев. Но ты не волнуйся, тебя обязательно отправят в Москву». Я говорю: «Что значит волнуйся — не волнуйся!» И опять начинаю все сначала, как заведенный, что, мол, по расписанию самолет прилетает в восемь, а там эти таможенные формальности, и только в девять я выезжаю из аэропорта, а в десять мне нужно… и т. д. На что он спокойно говорит: «Все понимаю, но мы не садимся в Москве». Ну, не садимся, так не садимся. И я заснул. Просыпаюсь — мы уже над Воронежем. Я открываю чемодан, а там у меня лежал палаш, декоративный, купил в Индии в качестве сувенира. И так, дурака валяя, иду к пилотам в кабину. А тогда только начались эти угоны самолетов, и они были настороже. Я поднял палаш над головой, как кавалерист перед атакой, вхожу в кабину и говорю: «Принуждаю сесть в Москве!» Они сначала оторопели, а потом, оценив мой юмор, стали соображать. Пилот говорит радисту: «Слушай, Вась, запроси-ка Москву, может, она все-таки примет нас». Запросили. Все. Садимся в Москве. Таким образом, я был первым, кто принудительно посадил большой самолет в Москве.
Моя работа в училище давала возможность познакомиться с иностранными коллегами, которые приезжали к нам или на стажировку, или в качестве экскурсантов.
И вот, несколько лет спустя после поездки в Индию, мне сообщают, что приехали два филиппинца из культурного центра и хотят побывать у нас в училище. Пришли два очень приветливых симпатичных человека. Я их пригласил на спектакль «Будьте здоровы» с моим участием, а потом они несколько раз присутствовали на занятиях.
А через какое-то время получаю приглашение на Филиппины. Грех было не поехать. Для компании я пригласил свою коллегу Марию Александровну Пантелееву. Эта поездка тоже не обошлась без приключений. Нам растолковали, что билеты у нас до Филиппин, но путь очень долгий — сначала летим «Аэрофлотом» до Сингапура. Вот вам тридцать пять долларов, потому что в Сингапуре придется заночевать, а потом сделать пересадку на китайскую авиалинию. Наученный горьким опытом, я связался со своими знакомыми в Сингапуре и попросил, чтобы нас кто-нибудь встретил и присматривал за нами. И тот человек, который мне обещал это, сообщил, что он всех обзвонил, все уладил и сказал, чтобы нас в гостиницу везли такой-то дорогой, уточнил какой, мол, она и лучше, и мы сможем больше увидеть.
Не без волнения прилетаем мы с Марией Александровной в Сингапур. И первое, что я вижу у трапа самолета — это малайца с большим плакатом на груди, на котором начертано «ЭТУШ». Затем нас осведомляют, что гостиницы за тридцать пять долларов не предвидится, и что нам дальше делать никто не знает. Я прошу соединить меня с Советским посольством. Это тоже оказалось невозможным. И мы остаемся вдвоем среди Сингапурского аэропорта, ночью.
Аэропорт, конечно, произвел на нас ошеломляющее впечатление — это целый город с огромным количеством магазинов, с фонтанами, лифтами и прочими достижениями цивилизации. Считается, что это двадцать первый век. Но с тридцатью пятью долларами в двадцать первом веке делать нечего. И выйти из этого двадцать первого века нельзя, потому что за возвращение нужно платить пошлину в четырнадцать долларов. А у нас и на ночлег не хватает. И мы приготовились ночь бомжевать в Сингапурском аэрограде. К счастью, кто-то из сопровождающих нас малайцев сбегал в Макдональдс, купил нам поесть, а затем нашелся и номер в гостинице, который стоил ровно тридцать пять долларов. Номер одиночный, и мы решили с Марией Александровной устроить поочередную ночевку: половину ночи буду спать я, а вторую половину — она. И когда мы все-таки хотели войти в номер, чтобы перекусить, строгая дама-администраторша, блюститель нравственности, преградила нам дорогу: «Джентльмен, ноу-ноу-ноу!» Нельзя, дескать, в номер с женщиной. Но потом нашелся еще один свободный номер. И мы, уставшие от нервотрепки, от этого бесцельного мыканья по аэропорту, завалились спать, каждый в своем номере. Мой номеришко, надо сказать, по своему виду совсем не сочетался с интерьером шикарного аэропорта — это была глухая комната, без окон, примерно в десять квадратных метров, похожая на чулан. Там я свел знакомство и с сингапурским тараканом.
