Я вот заметил, что на концертах, когда я говорю серьезные вещи, зритель вежливенько так хлопает. А когда смешное — «бис» орет. Но вот у меня сейчас есть спектакль «Дон Педро» (с Игорем Дмитриевым на двоих), где я сам себя и зрителей переломил. Я там не обаятельный маленький человек. Я — мещанин, воинствующий пенсионер, который потом от жизни ломается. Вначале зрители много хохочут, а потом, когда он сходит с ума, потому что не может сбежать от себя в Бразилию, вот тут начинается. Люди плачут. Слушай, Марина, у меня впервые такое. Мне сейчас наш режиссер предложил роль в «Лекаре поневоле». Я задумался — брать или не брать? Я не хочу чистой развлекаловкой заниматься.
— Вы решили сменить амплуа комика?
— Насчет комика… Очень неблагодарная у него участь. Одна девочка мне после спектакля как-то сказала: «Ой, Михал Семеныч, я так смеялась, так смеялась, аж скулы свело. Если бы вы малость подучились, вы таким бы клоуном были!» (Хохочет, как будто его щекочут.) Быть чистым комиком — это неактуально. Надо, чтобы грани были разными. Ролей хочу трагикомических, а в кино все то же самое предлагают — маленьких смешных человечков с одной краской. В этом смысле мои идеалы — Тото, Фернандель, Мазина. Вот в «Ночах Кабирии» — она смешная, а потом как оно все заворачивается…
— А что это за история, Михаил Семенович, у вас вышла с одним бизнесменом из Голландии? Весь Питер потрясенный рассказывает, что вы отказались взять у него деньги на операцию сердца.
— Откуда вы знаете? Вот журналисты… (Очевидно, за это наливает мне кофе.) Приехал тут один крупный бизнесмен из Голландии. Привез мне привет от одного друга. Ну пригласил нас с приятелем в ресторан. Мы там хорошо напились, и он говорит: «Я хочу сделать тебе гуманитарную помощь. Хочу дать десять тысяч долларов». Пьяный разговор был, но он за свое: «Я все равно привезу». И вдруг в половине четвертого утра звонок по телефону. Мы вскочили. «Миша, выйди, я тебе дам кое-что». Я спросонья: «Кто? Где? Что?» «Да это Саша». «Какой Саша? С ума сошел? У меня жена спит!» А сам выглядываю в окно, там здоровущая машина стоит. «Саша, — говорю, — не нужны мне твои деньги. Ты меня этим унижаешь. Ты думал — я побегу, как собачка…» Понимаешь, я завелся. Он принес 15 тысяч долларов. У меня таких денег сроду не было. А я не принял. Он обиделся, уехал. У меня все наоборот. Я же говорил. Моя обида не в том, что без денег остался. Вроде человека обидел. Все комики рано или поздно кончают трагедией или трагикомедией (смеется).
Операцию мне все-таки сделали. Я и там учудил. Я был уверен, что усыпляют маской, а мне снотворное в вену ввели. Вкатили в операционную, вокруг — все в очках, одинаковые, как бандиты: им только нож дай. Приказывают: «Залезайте» и халатик стягивают с меня. Дают масочку: «Подышите». Я дышу усиленно и не понимаю, почему не отключаюсь. Все вижу, слышу. Стараюсь дышать глубже. А у меня маску отнимают, но я же все слышу. Они за свое. Я — за маску. Врач готов меня убить, но я в нее вцепился. После операции доктор мне сказал: «Мы же тебе кислородную маску дали…»
— И все-таки, Михаил Семенович, Светин — это фамилия или псевдоним?
— Псевдоним. В шестьдесят восьмом году родилась моя Светка, я и стал Светиным. Когда деньги за съемки стали приходить с киностудий на имя Светина, мне не хотели отдавать. На почте говорят: «Мы вас знаем как Светина, а в паспорте-то вы Гольцман». В гостинице та же история. В восемьдесят третьем я сменил паспорт, но люди, боюсь, подумают, что я скрываю свою фамилию. А я просто Светин.
— Я читала, что комики и клоуны — это самые большие в мире зануды. Теперь — не верю.
— Марина, это точно. Я нытик. Ворчун. Но самое интересное — я до сих пор возраста не чувствую. Как это объяснить? Я, наверное, до смерти буду прыгать, бегать. Обидно только: лицо провиснет. Надо подтяжки сделать.
— Вы это серьезно? Сначала история с переодеванием, а теперь вот косметическая операция? Подозрительно.
— Смотри, смотри — купилась! (Хохочет, как будто его щекочут.)
Кому закуска, а кому, простите, выпивка. Вопрос быть или не быть, похоже, не так актуален, как другой — пить или не пить в театре? Потому как на сцене, оказывается, больше предпочитают пить, чем закусывать. Во всяком случае, в количестве выпитого в русском театре можно буквально утонуть. Так, только за одну пьесу «Свои люди — сочтемся» персонаж хлопает 39 рюмок, что соответствует примерно двум с половиной литрам водки. В «Талантах и поклонниках» актеры принимают на грудь по 2,5 литра шампанского на каждого. А в «Старом по-новому» герой является в гости с ведерком «очищенной» — то есть с 12 литрами лучшей водки. В «Трех товарищах» — абсент без конца сменяет виски, портвейн и ром.
Что пьют на сцене? Как пьют? Кто лучше всех это делает? И какая мера условности позволяет обмануть зрителя?
В общем, именно алкогольная, а не пищевая тема на наших подмостках оказалась неисчерпаемой. Поэтому на авансцену выступает человек с нетрадиционной репликой:
ВЫПИТЬ ПОДАНО!
Тайны старого реквизитора — Шипучая шампанская история — Крамбамбуль от Островского — Драматург ненавидит портвейн — Нашатырь вместо воды — Гамлет пьян, а Ленин — в лоскуты — Напоить зал до бесчувствия — Алкоголизм — дело трезвое — Кто споил старушку?
I
Итак, как же выглядят алкогольные напитки в театре? Мысль о том, что подаваемое на сцене в бутылках, графинах, бочонках — натуральное, не допускается законами театра. Впрочем, нет такого закона в России, который не был бы нарушен. Но пока мы говорим не об исключениях, а о правилах, которым реквизиторы стараются следовать неукоснительно. Кстати сказать, весь алкоголь с цветистыми названиями и изобилие еды в театре называется весьма скучно исходящий реквизит. То есть тот, который будет съеден, выпит или в противном случае уничтожен после спектакля.
— А вы знаете первую заповедь реквизитора? — спросила меня старейшая реквизитор МХАТа. И прежде чем раскрыть профсекреты, потребовала из скромности сохранить свое имя в тайне. — Вода должна быть только кипяченая.
И если правило номер раз не соблюдается, может случиться казус с тяжелыми последствиями. Как это вышло на спектакле «Урок женам» (режиссер Михаил Ефремов). На гастроли по какой-то причине отправили неопытного реквизитора. Она знала, что воду надо обязательно кипятить, но поскольку прибежала к спектаклю впритык, то в графин налила не остывшую еще воду. Артист по ходу спектакля хватанул и от неожиданности чуть не потерял сознание — кипяток же. Рассвирепев, выскочил за кулисы: «Хоть бы, мать вашу, написали, что горячая!..» И что вы думаете? На следующий день рядом с графинчиком аккуратно лежала табличка: «Вода горячая».
Так все-таки как делают алкоголь из кипяченой воды? Реквизиторы разных театров поделились своим нехитрым мастерством. Итак:
Водка — кипяченая вода.
Коньяк — кипяченая вода, разбавленная свежезаваренным чаем. Свежезаваренный, а не вчерашний, потому что на сцене при искусственном освещении только он дает нужный цвет марочного коньяка. Причем опытные реквизиторы всегда знали, что полного сходства позволяет добиться только краснодарский чай.
Вино белое — лимонад.
Вино красное — сок черной смородины. В крайнем случае — вишневый. В последнее время роль вина исполняет чай каркаде. Но режиссеры должны помнить, что таким «вином» артистов лучше поить в финале или ближе к антракту, так как каркаде обладает сильным мочегонным эффектом. Приспичит артисту — что делать? Не проситься же у зала выйти на минуточку?
Шампанское… А вот это — оч-чень непростое дело. Шампанская история особенно в советский период, когда на алкогольный и безалкогольный реквизит отпускалось рубль двадцать копеек, — переходит в разряд искусства.
— Самое простое, конечно, сделать шампанское из лимонада. Но тогда не будет эффекта с пеной и пробкой в потолок, — считают специалисты со стажем. Ну что мы брали? Шипучку, порошок такой за четыре копейки, разводили в воде и опытным путем добивались потом пены.
А что вытворяли мастера очумелых ручек с пробками? Для эффекта вылетающей пробки брались спички, аккуратненько затачивались, надрезались и вставлялись в пробку. При соблюдении всех размеров до миллиметра все-таки была гарантия, что пробка вылетит. Среди реквизиторов были свои ювелирных дел мастера.
— Скажите, а не проще ли использовать натуральное шампанское, чем мучиться со спичками, лимонадом и чем-то шипучим?
Как выяснилось, на этот вопрос можно ответить и «да» — проще, и «совсем наоборот». Вот какая история случилась после того, как Олег Ефремов потребовал на спектакле «Возможная встреча» (с Олегом Ефремовым и Иннокентием Смоктуновским) подавать настоящее шампанское, причем импортное. В финале Бах и Гендель в знак примирения должны были выпить шампанского. Шампанское выносит слуга (Станислав Любшин). Священный момент открывания бутылки. Все ждут пробки в полете, пены… и… шампанское не открывается.
