Случилось так, что с Воландом Виктор Авилов встретился дважды. Он сыграл эту роль не только у себя в театре, но и в спектакле Независимого русского театра Украины у режиссера Юрия Кочевенко. Это был антрепризный проект, но не тем артистом был Виктор Авилов, чтобы относиться к антрепризе как к халтуре, возможности подзаработать. Тем более что играть ему предстояло не кого-нибудь, а снова — Воланда, «богоравную субстанцию». Авилов не собирался повторять в этом спектакле то, что было найдено и уже закреплено в спектакле Валерия Беляковича, — с уважением относясь к украинскому режиссеру, он готов был на эксперимент, но то, что было особенно дорого ему в булгаковском персонаже, пересматривать и — главное! — «облегчать» не собирался.
Вспоминает актриса Ольга Кабо, приглашенная в проект на роль Маргариты: «Первый раз мы встретились очень давно — на съемках фотофильма „Гранатовый браслет“. Фильм стоп-кадров. Вся история Куприна. Когда мы познакомились, я подумала: „Какое интересное лицо у актера“. Это, наверное, было еще до его „Узника замка Иф“. Он безумно притягивал к себе внимание. В этой некрасивости была удивительная красота… Ни Виктор, ни я к этому проекту как к антрепризе не относились. „Мастер и Маргарита“, Булгаков ну никак не ассоциируются с тем, чтобы тяп-ляп сделать и возить по миру. Когда меня пригласили, я согласилась, не раздумывая. Хотя была опасность, что это окажется авантюрой. Но зная, что роль Воланда предложена Виктору Васильевичу, я приехала к нему в Театр на Юго-Западе, где он уже много лет работал над этим образом. Посмотрела спектакль. Мы встретились за кулисами, и он мне говорит:
— Оль, ну попробуем, попробуем. Я же живу. Все у меня в порядке. Я счастлив. А уже давно играю эту роль…
Выпуская спектакль, он очень затрачивался. Ему этот материал был хорошо знаком, Авилов жил с булгаковской энергетикой много лет. И хотя у нас был замечательный украинский режиссер Юрий Кочевенко, Витя как-то держал всех… Был организационным центром работы. Все со своими вопросами шли к нему. Энергетика, которая порождена Булгаковым, прежде всего выплескивалась в роли Воланда, в его великолепных монологах. Авилов выходил на сцену и мог ничего не играть. От него шли такие флюиды, что все вокруг становились одним ансамблем. Он был центром.
Сначала, когда он должен был приехать на первую репетицию, было ужасно страшно — актер с такой энергетикой, с таким именем, с таким опытом!.. Я всегда отношусь к партнерам с пиететом. Я очень ценю партнерские отношения. Комфорт в них. И после увиденного спектакля в театре Беляковича было немного страшновато. Но буквально после первой репетиции, первой встречи все сомнения растаяли, и Виктор стал настоящим Другом. С большой буквы.
С одной стороны, он был очень требователен. С другой — никогда не позволял себе обидеть актера, который рядом с ним, да еще значительно его слабее. Направлял — но с уважением».
К сожалению, этот спектакль мне не довелось видеть. Но ко всему, о чем говорит Ольга Кабо, я отношусь с абсолютным доверием, потому что знаю степень ответственности Виктора Авилова за все, что происходило на площадке. Допускаю даже, что он многим помогал режиссеру, не мешая его замыслу, а в чем-то уточняя, углубляя намеченное Юрием Кочевенко, — ведь Авилов не просто прошел через этот сложнейший материал в своем театре, но очень много думал о романе Михаила Булгакова. На сложившийся уже рисунок спектакля Валерия Беляковича он повлиять не мог да и не хотел, считая Беляковича гениальным режиссером, умеющим предусмотреть в своих спектаклях абсолютно все, каждую грань и каждый оттенок, но какие-то результаты своих размышлений, какие-то уроки несомненно учитывал в новой постановке, посвящая режиссера в свои малые и большие открытия.
Даже если мы сравним фотографии двух спектаклей — Театра на Юго-Западе и Независимого русского театра Украины — мы со всей отчетливостью увидим: перед нами два совершенно разных спектакля и — два совершенно разных Воланда. Выражение глаз Виктора Авилова на фотографиях к двум спектаклям разное, отличное друг от друга. Как представляется, Воланд Независимого русского театра Украины был в чем-то мягче, может быть, немного «человечнее», чем юго-западный. Может быть, ему было больше присуще понимание человеческих слабостей и пороков — нет, он не оправдывал их, просто был чуть снисходительнее, твердо зная, что рано или поздно всем им надлежит предстать на Страшном суде, на котором и воздастся каждому по вере и по заслугам…
«У нас была такая сложная жизнь с этим спектаклем! — продолжала вспоминать Ольга Кабо. — Мы его выпустили и очень много ездили с гастролями. Поездки были длительные: с утра садились в машину, ехали в какой-то город, играли спектакль, ужинали, отдыхали в гостинице… А с утра опять машина, спектакль, ужин, гостиница. И в таком ритме было очень сложно существовать. Тем более что мы минимум по восемнадцать часов вместе находились. В замкнутом пространстве. В машине. Но от Вити веяло таким комфортом, спокойствием, что, во-первых, ничего не раздражало, а во-вторых, появлялась такая уверенность, что мы обязательно приедем вовремя, что, несмотря на усталость, спектакль сыграем. И я всегда чувствовала его протянутую руку. Даже когда мизансцены этого не позволяли».
Ольга Кабо затронула чрезвычайно важную для нас тему — надежность Виктора Авилова как человека, партнера, друга. Об этой черте его характера писали и вспоминали многие. Как партнер, он никогда не «тянул одеяло на себя», никогда не выпячивал свое зрелое мастерство рядом с менее профессиональными артистами. Как человек, стремился всегда всем и во всем помочь. Как друг, был надежен, подобно скале. И именно эти черты придавали его сценическим образам масштабность и глубину — даже если он и играл персонажей, ни в малой степени не обладающих подобными чертами.
Галина Галкина вспоминает: «Восхищало его умение все делать „на пять“. Это черта удивительная. Все, что угодно: проблемы, сломается машина — никогда нет чувства тревоги, если он рядом. Он был надежным и совестливым. У него были друзья, которые брали выгоду свою от него, а он этого не замечал и прощал, снисходительно относился. Но были и потребители». Их оказывалось вокруг Авилова довольно много — особенно в ту пору, когда он пил. Так называемые друзья, которым никогда не пришло бы в голову помочь ему хоть в малости, но которые вытягивали из него все, что только можно, — и деньги, и физические силы, и моральные…
Он был действительно снисходителен к тем, кто делал вид, что нуждается в нем. На самом же деле… «Окруженьице!.. Вокруг алкашня, которая тащила его после спектакля выпить, — говорил с горечью и негодованием Валерий Белякович. — И никто не думал о том, что они делают. Кого они губят. А он порой шел просто потому, что был добрейшей души человек. Не мог отказать. Душа была ранимая».
«После того как он прошел испытание туберкулезом, как был на год отлучен от театра, как „квасил“ и так далее, — рассказывал режиссер, — он много чего испытал в жизни — когда он после всего этого играл Воланда на большой сцене в Японии во время последних своих гастролей, это было нечто! Играли для двух тысяч человек — и я смотрел на него из-за кулис и думал, что это такой „вышак“, что „ни в мире, ни в Сибири“, как моя мать говорит, такого нет. И японцы это чувствовали. И мы чувствовали. Помните монолог:
— Каждому будет дано по его вере.
Это было мощно. Очень мощно! Авилов просто летал в этой роли! И не было у него никакой игры с судьбой. Не думал он об этом. Хотя открывал в себе какие-то экстрасенсорные возможности. Мог лечить, снимать головную боль. Я сам однажды это испытал на себе — совершенно не веря, даже подначивая, предложил полечить меня. Боль снял. Поделал какие-то свои пассы руками, крутил, пыхтел и снял. И у него эта энергетика в глазах светилась. Я-то его знаю хорошо. Меня он не мог пробить. А на неподготовленного человека посмотрит, тот испепеляется просто…»
Судя по всему, не только на неподготовленного человека мог он воздействовать таким образом. Галина Галкина рассказывает: «Когда у него было хорошее настроение, вокруг него и аура была замечательная, но если его что-то раздражало или он злился — то это все! Как ежом колючим колол, хотя просто сидел рядом. Или мог посмотреть так, что все отвалится и только через день соберешься».
Мне посчастливилось видеть «Мастера и Маргариту» в Японии, в Токио, в театре «Сфера», в переполненном зале на две тысячи человек. С каждым появлением на сцене Виктора Авилова зал действительно замирал — казалось, зрители были загипнотизированы: они не могли отвести глаз от этого удивительного лица с огромным лбом, какими-то нечеловечески большими глазами; они немели от звуков этого неподражаемого хриплого голоса… Но главное — они видели перед собой русский психологический театр, о котором, вероятно, читали, слышали, может быть, даже и видели его во время гастролей Малого театра, трепетно и свято хранящего традиции русской школы, но здесь, в «Мастере и Маргарите» происходило нечто для них невероятное. Мистический, магический реализм Михаила Булгакова сливался с основами русского психологического театра и в результате возникало чудо — иного слова не подберешь. И чудо это было связано конечно же со всем спектаклем в целом, но едва ли не в первую очередь с Воландом, персонажем, сотканным из фантазий, странных сочленений человеческого и «богоравной субстанции», с давней культурной традицией и совершенно новым, принципиально новым ее осмыслением…
