И вот Менглет на одном из спектаклей на вопрос, привез ли он деньги, вальяжно так отвечает:
— Конечно. Нет. Дело в том, что мой человек обосрал меня…
Пауза. Державин, давясь смехом, переспрашивает:
— Что-что человек сделал?
И не моргнув глазом, Георгий Менглет выдал:
— Что-что, обокрал меня, глухой что ли?
Чувство локтя на сцене — закон. И он подтверждается в экстремальных ситуациях. Вот как Евгения Симонова вышла из положения на спектакле «Да здравствует королева, виват!». Молодой актер читает смертный приговор Марии Шотландской. От того, что молодой, он в полном зажиме. Читает, и Симонова, которая играет роль Марии, с ужасом слышит новации относительно своей судьбы вместо «отрубить голову» артист прочел «повесить». Симонова, понимая, что нет другого выхода, выйдя на сцену, потребовала, чтобы «казнь через повешение ей заменили на отсечение головы».
Андрей Ильин из Театра Моссовета — тоже Епиходов на сцене вроде Спартака Мишулина. Он все время оговаривается. Так, на спектакле «Мой бедный Марат» он ведет диалог с Александром Домогаровым, начинающийся с фразы: «И заруби себе на носу». Так с этим носом у артиста всегда случаются проблемы.
— И заруби себе… на суку.
Домогаров тут же реагирует:
— И где тот сук?
Дальше артисты устраивают импровизацию на несколько минут.
Знаменитый спектакль «Большевики» в «Современнике». Мастер оговорок и красивого ухода от них — Евгений Евстигнеев. Его Луначарский толкает речь: «А что было в Ярославле? Вывели баржу на середину Волги и затопили ее». На одном из спектаклей это прозвучало как:
— Вывели Волгу на середину баржи и затопили ее.
Актер произнес это так невозмутимо, что даже партнеры не сразу дернулись. Ну и, конечно, знаменитая евстигнеевская оговорка про умирающего Ильича в тех же «Большевиках». Вместо того, чтобы сказать «Вхожу, а у него лоб желтый, восковой…», все услышали: «Вхожу, а у него жоп лоптый…» Дальше партнеры отползали в кулисы, а Евгений Евстигнеев оставался абсолютно невозмутимым.
Все это шуточки. Но никто не знает, что оговорки могут довести артистов, особенно неопытных, до потери сознания. Вот знаменитая на всю Москву история, которая произошла в Театре имени Моссовета на спектакле «Король Лир». Начинающая актриса Ирина Карташова должна влететь на сцену со словами: «Сестра писала нам». Ее партнером был знаменитый Николай Мордвинов, прославившийся своими трагическими ролями — Арбенина, Отелло. И вот она вылетает навстречу корифею и выпаливает от волнения:
— Пистра сисала нам.
Впрочем, именно эта давняя история обросла такой бородой, что ее теперь не узнают сами участники. В современной версии оговорка из «Короля Лира» выглядит так. Карташова влетает на сцену:
— Сестра пистре…
Тут она видит выпученные глаза трагика. Понимает, что случилось непоправимое, но в полуобмороке почему-то договаривает:
— …сисьмо сосала.
Пауза. Мордвинов заржал в голос и ушел со сцены. Дали занавес, и спектакль возобновился спустя несколько минут. По сути дела, в театре произошло невероятное — молодая актриса «расколола» великого Мордвинова, чего до нее никому не удавалось сделать.
И это еще не самое страшное. Ужасное произошло во МХАТе, еще до войны на спектакле «Чудесный сплав» Киршона. Герои пьесы, пытливые инженеры, изображают новый сплав. Согласно задумке сценографа они сидят наверху, а из люка появляется рабочий, который сообщает:
— Стал брать стружку, сверло сломалось.
Никто не знает, что произошло в этот день с артистом — то ли он устал, то ли перед выходом на сцену с кем-то делился чем-то сокровенным. Но выскочил он в последний момент и запыхавшись произнес:
— Срал (пауза) б-ь (удивленная пауза) срушку. (Гробовая тишина — и договорил): Е-б-м.
Захлопнул люк в сердцах и исчез. Говорят, с этого момента его в театре больше никто не видел.
История с оговорками продолжается и по сей день. В подвале у Табакова актриса Марина Зудина в спектакле «Секс. Ложь. И видео» обращается к своему мужу: «Грэм, проснись, Грэм!» Муж, Ярослав Бойко, и не думает вставать, чем весьма смущает партнершу, которая знает, что именно в этой мизансцене он должен проснуться. Что такое? Может, заболел? Нет, дело в том, что мужа зовут не Грэм, а Джон. А Грэм — совсем другой парень, который нравится Зудиной. Но чтобы не ввести зрителей в заблужение, Джон вынужден притворяться спящим, пока актриса не сообразит назвать его настоящее имя.
Да это еще что. Мужской состав «Табакерки», который мощно выступает в пьесе «На дне», ждет, что вот-вот на каком-нибудь спектакле случится филологическая беда. Виталий Егоров, играющий Барона, несколько раз спотыкался на глаголе «удавился». Что в результате, все уверены, приведет к тому, что однажды, ворвавшись в ночлежку, он сообщит:
— Актер на пустыре удивился.
То-то все удивятся.
С тех пор, как родился театр, человечество не может успокоиться на предмет изобретения его всевозможных вариантов. Театр предметов, теней, дверей, зверей. Эротический и порнографический. Труппы лилипутов мелкими шагами бороздят города и веси. Компьютерный театр пытается выжить со сцены все живое… Но все эти ноу- и старо-хау ничто по сравнению с «Зингаро». Этим единственным и уникальным в мире театром, где лошади, как люди, работают наравне с людьми. Лошадиную труппу в 80-х во Франции основал весьма странный человек по имени Бартабас. Вообще в этой лошадиной истории очень много странного и невероятного.
Я первой из русских журналистов побывала за кулисами животного зазеркалья и узнала, что такое
ИСТОРИЯ ЛОШАДИ
Спекталь в честь коня — Два порока в одном имени — Солярий для лошадей — Альбиносы среди скакунов — Поцелуй в копыто — Театр без секса
— Это не цирк, — говорит мне Мари-Франс, резко разворачивая авто перпендикулярно Женевскому озеру и мчит туда, где «Зингаро» показывает швейцарской публике свой новый спектакль «Триптих». — У Бартабаса совершенно другой подход к лошадям. Он уважает индивидуальность каждой и никогда не заставляет их ничего делать. Он ищет то, что им нравится. А цирковых заставляют. У него такой подход, такое уважение к животным, это что-то особенное.
Мари-Франс в фирменной майке, в седых кудряшках и круглых очечках выдержала в «Зингаро» больше всех — 13 лет и знает про него абсолютно все. Похохатывая и покуривая, она излагает историю театра на скорости 140 км/час. Это горячая история с обжигающим и рвущимся в окно ветром. С печалью, протянувшейся через годы.
I
Зингаро — это конь. Бартабас — человек. Когда они встретились — получился театр с именем одного из них. Весьма благополучный молодой человек из аристократической семьи, прочившей ему ей блестящую карьеру архитектора, в один прекрасный день повстречался с цыганами, кочевавшими табором, с шатрами и табунами лошадей. Встреча имела необратимые последствия для молодого человека, семьи и человечества. Впрочем, человечество, как всегда занятое войной и миром, ничего об этом не подозревало. А молодой человек настолько сдвинулся на лошадях, что забыл родовое имя. Вместо благозвучного Клеман Марти взял полную абракадабру — Бартабас. Коня — черного, игривого красавца он назвал Зингаро, что в переводе с испанского означает цыган. Теперь «Зингаро» знает весь мир.
— Он был совершенно необыкновенный, — продолжает Мари-Франс. — Когда он чувствовал, что у Бартабаса плохое настроение, специально его дразнил. Хитрющий был ужасно: знал — если сделает на репетиции плохо, его заставят повторить. А на спектакле мог сделать плохо, так как понимал, что никакого повтора не будет.
Но два года назад на гастролях в Нью-Йорке Зингаро заболел. Его отвезли в больницу, несколько раз прооперировали. Врачи боролись за его жизнь. Но ничего не помогло. В Нью-Йорке любимца Бартабаса сожгли, как всех умерших животных. Бартабас страшно переживал смерть коня, словно потерю самого близкого человека. Все видели, как он был несчастен. Но, похоже, не смирился со смертью друга и совсем недавно посвятил его памяти спектакль «Триптих». Спектакль в честь лошади? Да, такого мир не припомнит. На скорости 140 км/час мы въехали в «Триптих».
II
В голубом холодном свете медленно падает снег. Кони ритмично, как заключенные, ходят по кругу. А по центру стоящий человек без всяких «ап» и «алле-оп» дирижирует этим лошадиным круговоротом. В финале они поменяются местами — артисты, как лошади, двинутся по окружности манежа, а гордо восседающий в центре конь, как царь природы, будет управлять человеческими существами. Перед эффектным финалом белый конь в паре с чернокожим гибким танцором будут вести завораживающий диалог. Безмолвный, как в балете. Публика обомрет от красоты и не поверит в возможность увиденного. Как будто за кулисами кто-то стоит с пультом дистанционного управления и нажимает кнопки.
