«Отвяжитесь от меня со своими тангейзерами»
Итак, руководитель санкт-петербургского Михайловского театра Владимир Кехман отправился в Новосибирск реформировать тамошний оперный театр, получивший за четыре месяца столько рекламы, сколько у него, наверное, не было за все время существования. Правда, реклама эта связана не с эстетическими достижениями театра, а с яростным спором в обществе о пределах допустимого в искусстве, который вызвала постановка оперы Вагнера «Тангейзер» молодым режиссером Т.К.
Позвольте уж мне не называть его фамилию: не хочу я свое имя бросать в топку ураганного пиара этого самого «творца», свободного «художника», который, по моему мнению, ни творцом, ни художником не является. Творцом был Вагнер. Интерпретаторы – это оркестр, певцы и дирижер. Режиссер в опере – помощник интерпретаторов, проводник творца. Создавать свое полноценное произведение он никак не может, на это у него просто нет художественных средств, он не творит свой мир, а пользуется чужим: может лишь помочь ему воплотиться или помешать. Так что для разговора о свободе художника нет предмета – нет художника.
Ни защитники, ни противники новосибирского «Тангейзера» в подавляющем большинстве не видели новосибирского спектакля, что не мешает защитниками оскорблять противников – дескать, тупое быдло, ты же спектакля не видело, а вякаешь. Так ведь и вы спектакля не видели, а вякаете. Отчего бы нам всем, налогоплательщикам, и не повякать? Даже из описаний спектакля и тех отрывков, что показывали по ТВ, было очевидно (да и никто этого не отрицал) – перед нами агрессивная режиссура прекрасно знакомого многим зрителям типа. Агрессивная режиссура, как раковая опухоль, может быть доброкачественной и злокачественной. Доброкачественную можно при мысленном усилии как-то вырезать и попробовать наслаждаться пением и музыкой. Злокачественную уже не вырезать никак. Сцена в «гроте Венеры», поданная как съемка фильма о неизвестных годах пребывания Спасителя (по замыслу постановщика, с помощью агентуры Венеры он очень весело проводил время, не описанное в канонических Евангелиях), относится к режиссуре злокачественной. Она демонстрирует чрезвычайно легкое отношение режиссера Т.К. к христианским ценностям, которое присобачено в оперу Вагнера без внятной художественной цели.
Понятно, что за цаца для современных режиссеров этот Вагнер, они давно не трепещут ни перед Пушкиным, ни перед Чайковским, ни перед кем вообще из «первых парней», за использование которых получают гонорары. Вроде бы загадка: почему не сочинить свою пьесу, свою оперу (или приятелей по соцсетям попросить, это ж плёвое дело) и с полным правом отжигать на сцене что угодно. Да вот беда – зритель пойдет на Пушкина, Чайковского, Шекспира, Вагнера и т. п., и трудно заманить его на пьесу или оперу без ярлычка с гарантированной фамилией классика. Так что приходится возиться с чужими (зачастую и чуждыми) произведениями, пытаясь выразить через них свое «мировоззрение».
Но что это за мировоззрение? Что в нем ценного? Что нам рассказал режиссер К.С. или К.Б., или Т.К. – о любви, смерти, Создателе, родине, истории, человечестве – такого нового, вдохновенного, личного, страстно пережитого? Или, например, когда и где поделился собственным чувством прекрасного? Своими поисками веры, сомнениями, разочарованиями, находками и утратами? Я, возможно, чего-то не знаю, но видела, сталкиваясь с агрессивной злокачественной режиссурой, по большей части эпатажные шутовские корчи. Видно, что людям что-то противно, что-то их «плющит», мучает и раздражает – а «в крайних» почему-то оказываются «первые парни», все эти Пушкины, Чайковские и Вагнеры. Теперь дело дошло и до образа Спасителя.
Могу допустить, что реакция православных активистов Новосибирска чрезмерна, а возбуждение уголовного дела по поводу оперной постановки и вовсе странная затея. Но, когда человек самонадеянно использует образ Спасителя, неужели он нисколечко, ни чуть-чуть не вспоминает, что это за образ, кто и как к нему обращался в искусстве, что он значил и значит для великого множества людей? Достоевский вон заявлял, что ежели ему математически докажут, что истина вне Христа, он останется с Христом, а не с истиной. А наш Т.К. просто и легко приплетает этот образ в свои режиссероподобные трюки и фокусы. Потому что свобода. Но свободный человек идет и делает то, что он желает, не правда ли, так вот хочется спросить агрессивных режиссеров – ваши жалкие, безвкусные трюки и фокусы, ваша ничтожная бравада, ваши шутовские эпатажи – это всё, чего вы желаете? Вам свобода нужна для этого?
Опять-таки из Достоевского: Степан Трофимович в «Бесах» спрашивает своего сынка – Петруша, неужели ты, такой, какой есть, себя вместо Христа людям предложить хочешь? И агрессивную режиссуру можно спросить: вы хотите себя предложить вместо настоящих творцов, но на каком основании? Вы не пишете книг, не поёте, не рисуете, не владеете музыкальными инструментами, не играете на сцене, вы лишь изобретаете трюки и фокусы, пользуясь плодами чужого творчества. Нет ли смысла вести себя немного скромнее?
Тем временем все кнопки общественного возбуждения надавлены, и режиссер Т.К. уже стал символом «свободы искусства». Московские театральные генералы наперебой приглашают его в столичные театры, и, боюсь, мы теперь от этого Т.К. долго не отделаемся. Скорее всего, он заматерел в сознании собственной правоты и теперь натворит такого, что даже опусы режиссера К.Б. покажутся робкими и наивными эскизами. Всё, прощай, К.Б., ты больше не рулишь! Слабенький замах был, не дотянул до настоящей смелости. Даже никто не пописал у него на сцене… Уже Т.К. провозглашают лидером поколения, правда, не спросив у поколения, жаждет ли оно такого лидера. Обидно за талантливых людей искусства, которые действительно много трудятся – и не получают достойной их труда доли общественного внимания, тогда как пустые бочки гремят вовсю.
А что в результате? А в результате то, что захочется в оперу – и скоро идти будет некуда. Я вот представляю себе, что я, к примеру, не злосчастный критик, а хирург, делаю каждый день многочасовые операции. Типа профессора Преображенского. Я люблю культуру, читаю книги, у меня есть время пять-шесть раз в год посетить оперу. Я настоящий просвещенный зритель, которого и должен держать в голове всякий вменяемый директор театра. И я скажу тогда твердо и определенно: «Отвяжитесь от меня со своими тангейзерами». Со своими дешевыми воплями о свободе искусства, митингами про руки прочь и прочим трезвоном. Где в новосибирской истории угнетенные, обиженные, подавленные? Все сытые, здоровые, румяные, с гонорарами, с пиаром, с бюджетными деньжищами. (Директора уволили? Ничего, мигом вынырнет.) Я хочу слушать оперу Вагнера (Верди, Чайковского и т. д.), а не оценивать, куда завел режиссера его тревожный гормональный фон. Делайте отдельные постановки специально для критиков, пусть в пустом зале самозабвенно наслаждаются режиссерской агрессией…
В этой истории некоторое сочувствие у меня вызывает только фигура Владимира Кехмана, который, видимо находясь в последней степени ярости и отчаяния, сделал такие заявления в прессе, что даже бывалые журналисты остолбенели. Но человека надо судить не по фразам, сказанным в гневе, а по делам его – подождем дел, тогда и будем судить.
2015В Украине и без Гоголя жутко
В прокат вышла картина режиссера Олега Степченко «Вий». Основой новой, почти трехчасовой ахинеи явилась, конечно, маленькая элегантная повесть Н.В.Гоголя, но про нее лучше забыть, чтоб не раздражаться попусту. Фильм появился удивительно вовремя: проклятое племя москалей давно пытается понять загадку украинской души, особенно на фоне событий последнего времени… Может, новый Вий что подскажет?
Украину Гоголь ощущал всем своим вещим сердцем: чуял, что там живет Вий и время от времени его «приводят». Что такое Вий – неведомо, но когда приводят – горе народу православному. Однако создатели нового фильма, вдохновившись образами гения, пошли своим путем.
Главный герой картины – молодой английский картограф Джонатан Грин (Джейсон Флеминг). Соблазнив дочку лорда и заделав ей дитя, Грин бежит куда-то по Европе и сбивается с дороги. Действие гоголевского «Вия» происходит на хуторе в 50 верстах от Киева, события нового «Вия», судя по скалистому ландшафту, очевидно, кипят в Украине Западной, где-то в предгорьях Карпат, невдалеке, стало быть, от замка Влада Дракулы. Доблестный англичанин попадает к мрачным живописным аборигенам, выслушивает их рассказы о проклятой церкви и, попив мутной горилки из огромных бутылей, ввязывается в историю…
Англичанин в диком краю – это, конечно, большой привет от «Сибирского цирюльника», самого убедительного примера того, что конъюнктура есть злейший враг художественности. «Вий» как совместное произведение нескольких киноиндустрий готовился к мировому прокату, стало быть, в главных героях нужен был представитель технократической цивилизации. Придумали картографа Грина, который со своими милыми архаическими инструментами напоминает Джонни Деппа в «Сонной лощине» Тима Бёртона. А дальше с этим картографом что делать? Влюбиться он не может – ведь ему придумана далекая английская зазноба, которой он шлет письма с голубиной почтой. Дел у этого картографа нет на хуторе никаких. Поэтому сценаристы начинают наворачивать ахинею – притом в темпе «крещендо», чтоб зритель не успел разобраться, что к чему.
