Отец (кричит вслед Инспектрисе). Я его не лупил даже! Все лупят своих — а я ни разу! (Короткая пауза, Мальчишке.). Что, лупил, что ли?
Мальчишка. Не-е.
Отец. Вот видите! Оплеухи давал — но чтоб бить — ни разу! Это там его бьют — вот и надо оттуда забрать — так нет же — наоборот — у меня забирают — когда они выросли — зарабатывать стали — это все специально — чтоб квартиру не надо было давать большую — вот в чем дело — я знаю! А что исполком-то — чего он суется — в чужую жизнь — когда, на хрен, и так не сладко — чо он лезет-то — чего лезет?
Соседка. Они как лучше хотели — поверьте — человек из РОНО был очень порядочный.
Отец. Все равно — зачем в жизнь вмешиваться — чего соваться? (Старухе.) Ищейка поганая.
Старуха. Мне с вами не о чем разговаривать. Я вашему сыну все завещаю, понятно? А с вами мне разговаривать не о чем. (Соседке.) И с тобой тоже — дрянь трусливая — она подписать боится — ничего — бог, он не допустит — чтоб на свете зло победило. (Мальчишке.) Вот посмотришь…
Соседка. Это я, что ли, дрянь? Я тут вас защищаю, а вы, а вы… Вы все время мне козни строили — самого лучшего мужика от меня отвадили, инженера, мастера спорта…
Старуха. Кто? Я? Отвадила?
Соседка. Лучшего мужика, настоящего… Проходу ему не давали со своим кофе, все высматривали его, выжидали — он и не выдержал… Единственный был, который…
Старуха. Да ты что, рехнулась?
Соседка. Не рехнулась! А что вы хозяину обо мне наговаривали — я же знаю — он мне все рассказывал — будто я только из-за квартиры… Все время ему напевали, потому что я молодая, красивая — вот вы и подличали, из ревности, все я знаю…
Старуха. Из ревности?! Да он же старик был!
Соседка. Моложе вас, между прочим!
Старуха. Да он развалина был! Я из жалости — много ли ты ему внимания уделяла — торчал тут один весь день — вот я и приглашала его — яблоками угощала — а ты боялась, что я на квартиру позарюсь — потому что у вас на уме только подлости — ничего больше…
Соседка. Вы следили за мной — я с учителем словом обмолвиться не могла, как вы тут же выскакивали из квартиры, чтобы у нас, чего доброго…
Старуха. Ну, знаешь…
Соседка. Да, да!
Отец (гогочет, Мальчишке). Во сцепились — ничо, да? (Смеется.)
Соседка. А вы заткнитесь — вам бы только подглядывать!
Отец. Вот курва — со всеми спит — думает, я не вижу — со всеми — сиськи вывалит, чтоб я видел — вот, курва поганая…
Соседка. Да я всех вас — вы у меня дождетесь! (Убегает, хлопает дверью, гремит цепочкой.)
Старуха. Она и кошку хотела переманить — все приваживала — а эта дуреха к ней ластилась…
Отец. Ваша кошка! (Смеется.) Ваша сраная кошка загнулась! Капец ей пришел! «Мурка, Мурка, ты где, кис-кис-кис!» (Смеется, скачет вокруг костыля по-индейски, с воплями, знаками приглашает Мальчишку присоединиться.)
Мальчишка (хохочет). Папаня — папаня… (Тоже скачет вокруг костыля, издавая вопли.)
Старуха (смотрит на них, замерев на месте). Господи — слава тебе, что ты снова — решил остеречь меня, господи…
Отец и Мальчишка скачут, улюлюкают, приставив ко рту ладони.
Господи, тебе знать, зачем это нужно — тебе знать…
Отец и Мальчишка останавливаются, отдуваясь. Отец обнимает сына за плечи, тот прижимается к нему.
(Размазывая по лицу слезы и губную помаду.) Ничего, господи — ничего — а я все равно — пускай… (Уходит к себе.)
Отец (запыхавшись). Ну, бляха — ничо, а? (Смеется, запыхавшись.) Ну, выдали, мля — а?
Мальчишка (смеется). Па — ну, бляха…
Из подворотни появляется Мать, нагруженная кошелками, останавливается.
Отец (отдуваясь). Мало двигаемся — уф! Надо зарядку делать, в футбол гонять…
Мальчишка замечает Мать, делает шаг ей навстречу, ему становится плохо, он садится у гаража, в упор смотрит на Мать.
Мать. Что такое?
Пауза.
Отец. Ничего, мля — не видишь — пацан приехал?
Мать поворачивается к Мальчишке, молчит.
Ну чо встала? Иди — наведи порядок — ему пожрать нечего — а ты ползаешь где-то, лахудра — когда тут пацан — наведи порядок — кровать свою перетащишь на кухню — он в комнате будет спать — со мной — усекла? Чо глазами-то лупаешь? И шмотье свое забирай — понятно?
Мать входит в квартиру. Пауза.
Мать твоя дома счас — вернулась, давненько уже — счас дома — вернулась — и дома живет — а чего, пусть готовит — что мне гнать ее? Пока здесь — хоть готовит, так? Ну ты чо? Чо ты на фиг? Не можешь ей слова сказать — все же мать как-никак. (Пауза.) Между нами и нет ничего — пусть живет — что с ней делать — куда ее — она долго нигде не задерживается — выгоняют все время — пусть готовит — мне что — я ее не держу — хочет, замуж пускай выходит — если найдет дурака — так ее выгоняют все время. (Смеется.) Да кому она на фиг нужна, швабра старая? Она думает — это так просто — ну и пусть — я не вмешиваюсь — мне-то что — мне еще сорока нет — какой это возраст для мужика — я еще хоть куда — от шестнадцати до сорока пяти мне любая теперь годится — но я не-е — я ученый — знаю я, что почем. (Пауза.) Чо сидишь-то? Мать счас приготовит — ну, я пошел. (Короткая пауза.) Заходи потом — живот-то небось подвело — а? Ну ты заходи. (Уходит, закрывает дверь.)
Пауза. Мальчишка оцепенело сидит у гаражной двери. Из подворотни появляется Приятель, останавливается.
Приятель. Ну чего? (Садится рядом с Мальчишкой.) А я там сидел, думал, может, появится кто — никого. (Пауза.) Ну чего?
Мальчишка. Подлюка.
Приятель. Ты чо?
Мальчишка (поднимается, берет в руки топор). Счас башку расшибу ей — расшибу…
Приятель молчит.
Расшибу ей башку!
С воплями бьет по гаражному замку, сбивает его.
Приятель. Чо, машину угоним?
Мальчишка (бросает топор, тяжело дыша). Подлюка…
Соседка (выглядывая). Господи! Что вы делаете? Вы что? (Исчезает за дверью, гремит цепочкой, в ужасе наблюдает за происходящим через щель.)
Приятель (распахивает двери гаража, заглядывает). Польский «фиат».
Соседка. Не надо! Мальчики, я прошу!
Приятель. Смылась, стерва! Боится… (Смеется.)
Соседка. Я вас очень прошу, не надо!
Приятель. Чо, угоним?
Мальчишка. А ну сядь и не прыгай.
Приятель. Водить, что ль, не можешь?
Мальчишка. Не могу. А ну сядь, говорю.
Приятель садится. Пауза.
Соседка. Не надо, ребята, ну я же прошу…
Пауза.
Приятель. Трухнула чувиха. (Смеется.)
Мальчишка. Заткнись.
Соседка в ужасе наблюдает за ними.
Выходят Учитель и гимназистки.
Учитель. До следующей недели, стало быть.
Девица. Хорошо, господин учитель. (Достает деньги.)
Соседка. Господин учитель!
Учитель (оборачивается). Я вас слушаю.
Соседка. Да нет, ничего — я извиниться хотела — за то что побеспокоила вас во время урока…
Учитель. Ничего, ничего… (Пауза.) Я хотел бы еще обратить внимание — что эта возвышенная мольба, это рвущееся из глубин души человеческой безысходное заклинание являет собой вершину венгерской лирики нашего века, и не только венгерской лирики, ибо то же переживание в ту же эпоху терзает и величайших из величайших, например Ницше и Достоевского, и, как я уже говорил, не только по той причине, что это произведение по сей день не утратило своей, так сказать, актуальности, ибо в мире с тех пор все осталось по-прежнему, во всем мире, извольте заметить. Величие этого произведения состоит еще в том, что эта возвышенная, рвущаяся из души мольба, этот жуткий, мучительный вопль отчаяния прекрасно и удивительно точно раскрывает нам душу лишенного веры и все-таки верящего человека. Берусь утверждать, что именно этим оно превосходит другие шедевры. Ибо здесь поэт обращается к богу не потому, что раскаялся, и не потому, что он верит, что бог действительно существует — дряхлый бог, как он называет его в одном из стихотворений, — о нет, это вовсе не богоискательство слабого человека, но слова человека зрелого, человека задумавшегося, к чему приведет нас отказ от бога, воскресить которого нам уже не дано.
