Телло де Сандовал. Я проиграл в тот самый момент, когда принял вызов. Тот, кто борется за добро, основанное на своей вере, допускает возможность альтернативы. Конфессии — это не футбольные команды: в борьбе они не используют свои наименования. Напротив, должны от этого воздерживаться, дабы не впасть в умничанье и рационализм. Ведь тень не борется со светом по причине своего несовпадения. Так же и религии. Диспут был ловушкой, поставленной мне отступниками-conversos, которым терять было нечего.
Появляются Мигель 2 и Дульсинея 2. В руках у них бокалы, в толпе приглашенных на этот вечер они ищут уединения, чтобы побеседовать.
Не сразу замечают присутствие М. де Сервантеса и Телло де Сандовала.
Дульсинея 2. Ну и что! Если я в это верю?
Мигель 2. Тогда давай примем и зеленых человечков, и крутящиеся блюдечки, вампиров, джиннов и прочее…А в любом шкафу могут таиться привидения.
Телло де Сандовал. Почему нет? Вы разве не верите в привидения?
Мигель 2 и Дульсинея 2 резко поворачиваются к Телло. Дульсинея пытается засмеяться, чтобы скрыть испуг.
Дульсинея 2. Мы вас не заметили.
Мигель 2. Просим прошения. Не хотели вас беспокоить (Дульсинее 2). Давай вернемся к остальным.
М. де Сервантес. Вы нам не мешаете. Мы как раз рассуждали о вере в привидения.
Телло де Сандовал. Вы, молодой человек…
Мигель 2. Мигель.
Телло де Сандовал. Да, Мигель. Вы, Мигель, как будто не так убеждены, как ваша подружка…
Мигель 2. Моя жена Дульсинея.
Телло де Сандовал. Дульсинея, вот как. Так вот, вы вроде бы не так твердо убеждены, как Дульсинея.
Мигель 2. Кризис веры.
Телло де Сандовал. Кризис веры?
Дульсинея 2. У него нет веры. Ему нужны доказательства, всегда нужно доказывать. Он не желает воспринимать непосредственно, как оно есть.
Мигель 2. Да нет же! Именно как оно есть! Как я это вижу собственными глазами, как ощущаю. А не так, как в книжке написано, или как старик бородатый мне скажет.
Дульсинея 2. На самом деле, даже меня ты не желаешь принимать такой, какая я есть. Все время требуешь, чтобы я переменилась. Поменьше в бедрах, побольше в груди, поменьше в заднице, побольше юмора, поменьше тратить, побольше самостоятельности. Короче говоря, никогда не могу я тебе угодить.
Мигель 2. Разговор здесь идет о вере, а не о тебе.
Дульсинея 2. Вот и неправда! Я тоже предмет веры. Если ты не веришь в меня, чего стоит тогда твоя любовь? Так, пустяк!
Мигель 2. Да верю, верю я в тебя, Дульси! Верю, но только не слепо, вот, в чем дело.
Дульсинея 2. Ага, сознался!
Мигель 2. Не хочешь же ты, в самом деле, чтобы я перестал размышлять?
Дульсинея 2. Хочу! Я хочу, чтобы ты смотрел на меня и не видел ничего, кроме моей любви к тебе. Не бедра, не зад, не характер. А только мою любовь к тебе.
Мигель 2 (М. де Сервантесу и Телло де Сандовалу). Вот так всегда: если тема нас увлекает, мы начинаем спорить, а в споре я никогда не бываю прав.
Дульсинея 2. А если мы не спорим, то не права всегда я. В итоге так оно и есть: ты даже не видишь меня. Как будто я просвечиваю насквозь. Ты смотришь на меня, чтобы увидеть себя, и страшно удивляешься, когда не видишь. Но у меня внутри не ты, кто-то другой, кого ты видеть не желаешь.
Мигель 2. Но я же не принуждаю тебя.
Дульсинея 2. Именно, что принуждаешь, потому что я люблю тебя, и отношения наши продолжаются. Я начинаю вести себя, как ты того хочешь. Одеваюсь, как тебе нравится. Говорю, как тебе нравится, и как говоришь ты сам…Но внутри я тихо и тайно молюсь.
Дульсинея 2 плачет.
Телло де Сандовал. Ну, ну! Не надо плакать из-за такого пустяка. Позвольте мне рассказать вам историю одной молодой женщины, у которой действительно были причины плакать. Кстати, по странному совпадению, она носила то же имя, что и вы.
Сцена 3.7Декорация 3. Пыточная камера Инквизиции.
Епископ, Сандовал и Секретарь суда сидят, как судьи Трибунала.
Тюремщик вводит незрячего Тасита, его Сопровождает Санчо. Секретарь суда Указывает место, где должен стоять Тасит.
Епископ (Сандовалу). Он не видит?
Санчо (Епископу). Нет, сеньор.
Тасит. Но слышу еще вполне прилично.
Епископ. Пусть Секретарь суда точно запишет всё, что будет сказано (Таситу). Милостью Божией и будучи Епископом Толедо, а также с согласия сеньора Инквизитора, обязуюсь председательствовать на этом диспуте и судить его бесстрастно, не принимая ничьей стороны, во славу Божию. Еврей, желаешь ли ты отвести мою кандидатуру?
Тасит. Нет.
Епископ. Как зовут тебя, еврей?
Тасит. Я бы и сам не смог сказать, будучи лишь самим собой. Однако, используя первичное умозрительное построение, базирующееся на общности речи, свойственной людям моей расы, рискну для удовольствия Вашей Милости сказать, что, вполне вероятно, зовусь я «маррано», что означает свинья или поросенок, «неверный», «приспешник Сатаны», «дьявольское отродье» и много еще чего в таком же роде. Когда даю деньги взаймы, я — «наглый ростовщик», когда их не хотят возвращать, — «возбудитель волнений». Если где изнасилуют женщину, я становлюсь — «насильником», во время Пасхи — «пожирателем детей», а в остальное время года — просто «куриный вор». Что еще? Да, еще «жалкий знахарь», когда здоровье ваше пошатнулось, и «христоубивец», когда я вам его поправил.
Епископ. Достаточно!
Тасит. Родители назвали меня Эмет бен Энгели, что означает «Истина, ниспосланная Ангелами». Кроме этого своего имени, я присвоил себе также прозвание Тасит де Ангелес, которое идет мне, как корове седло, но больше нравится моим соседям.
Епископ делает знак Секретарю суда, чтобы он не записывал.
Епископ. Твоя вульгарная спесь, старый еврей, не служит ни вере, ни твоему народу. Советую тебе пользоваться более научными определениями и более академическими доводами, если хочешь увидеть свою дочь.
Тасит. Пусть извинит меня Ваша Милость, но когда лев приглашает мышку к своему столу, меню само по себе внушает тревогу.
Епископ делает знак Секретарю суда, чтобы продолжил запись.
Епископ. Дискуссия открывается. Оппоненты должны поклясться перед Господом, что их заявления и ответы будут искренними и честными. Все аргументы дозволены, кроме богохульства. Предоставляю слово сеньору Инквизитору.
Сандовал. В качестве первого аргумента предлагаю Вашей милости утверждение о величии Христа, к которому ученики его являлись из самых разных ересей, руководствуясь разумом и убежденностью. И здесь Церковь превосходит Синагогу, открытую лишь для своих.
Епископ. Ответ.
Тасит. Я не оспариваю того факта, что ученики Христа являлись к нему, руководствуясь разумом и убежденностью, продиктованными тюремщиками Инквизиции и палачами светской власти. Из двух матерей семейства одна заключает множество своих приемных, но не желанных детей в железные объятия и удушает их. Другая озабочена лишь собственной детворой, но расточает ей столько любви и тепла, что даже под пыткой дети отказываются ее покинуть. Из этих двух матерей, какая же лучше выполняет свой материнский долг?
Сандовал. А какая мать выслала своих детей в Египет? Какая мать рекомендовала детям своим отвратиться от Мессии? Евреи потеряли право жаловаться на то, что Мессия сегодня отвратился от них.
Тасит. Возможно. Но по какому праву упрекаете вы нас в том, что мы соблюдаем закон, данный нам самим Богом? Вы утверждаете, что ваши порядки — следствие божественного закона. Однако они служат угнетению тех, кто этот божественный закон исповедует. Если вы считаете, что заповеди, ниспосланные Моисею, верны и справедливы, зачем же преследуете нас за них, как паршивых псов, и наказываете? А если вы считаете заповеди плохими, почему не осудите Моисея и всех, кто наследует ему, включая Иисуса?
Сандовал. Христос явился к людям не для того, чтобы дать им Закон, а чтобы его освятить, раздвинуть его границы. Закон запрещает убийство: Христос клеймит гнев и ненависть. Закон запрещает супружескую измену: Христос идет дальше — до сердечных поползновений.
Тасит. Закон запрещает убийство: Христос предоставляет свое имя тем, кто совершает убийства ради него. Закон запрещает свиное мясо: Христос не против костров, на которых сжигают тех, кто не ест свинины. Вспомните Исайю: «Закон освятит Сион и голос Господа в Иерусалиме».
