наклоняется к нему, словно приглашает его нанести удар клювом в роковое место, где череп сочленяется с позвоночником. Чайки и цапли в такой же ситуации вытягивают шею вперед и держат ее в горизонтальном положении над самой землей, подставляя победителю темя, — в этой позе птица оказывается совершенно беззащитной.
У большинства куриных птиц драка петухов обычно оканчивается тем, что один из драчунов повергает другого на землю и, воспользовавшись своим преимуществом, безжалостно клюет и щиплет своего незадачливого соперника. Лишь у одного вида куриных, у американской дикой индейки, победитель в подобной ситуации щадит побежденного. И как раз для этих птиц характерны особые позы подчинения, задача которых — предупредить смертоносное нападение. Если один из участников столь обычного для индюков необузданного и гротескного поединка приходит к выводу о бесполезности дальнейших усилий, он просто ложится на землю и вытягивает вперед шею. А победитель ведет себя в точности, как волк или собака в подобной же ситуации; иными словами, он испытывает большое желание напасть на распростертого ниц противника, чтобы клевать и топтать его ногами, но просто не может сделать этого! Все в той же своей угрожающей позе чемпион бродит вокруг да около неподвижного неприятеля, делает выпады в его сторону и все Все не трогает врага.
Такое поведение, несомненно идущее на пользу всему индюшачьему племени, может привести к трагическим последствиям для индюка, вступившего в драку с павлином. Такая вещь нередко случается в условиях неволи, поскольку способы, к которым прибегают петухи этих двух видов, чтобы продемонстрировать свое мужское достоинство, более или менее похожи. Несмотря на заметное преобладание в весе и силе, индюк почти неизменно проигрывает матч, поскольку павлин лучше летает и располагает более разнообразными приемами боя, В то время когда красно-коричневый американец [78] еще только разминается перед стычкой, синий индиец уже взлетает в воздух и бьет противника остро отточенными шпорами. Индюку, который приготовился вести бой в соответствии с законами его племени, такая поспешность кажется неоправданным нарушением всех правил. Он еще полон сил, однако сразу же признает себя побежденным и ложится на землю, тем самым намереваясь положить конец всему происходящему. И тут случается ужасное: павлин «не понимает» этого языка жестов. Иными словами, поза подчинения, которую принял индюк, не останавливает боевого задора его врага. Павлин продолжает клевать и лягать поверженного противника, и если никто не явится, чтобы вызволить его из беды, то индюк обречен. Чем больше пинков и ударов он получает, тем в большей степени его желание спастись бегством подавляется психофизиологическими механизмами, вызывающими подчиненное поведение. Птица просто не в состоянии вскочить на ноги и бежать прочь.
Тот факт, что многие виды птиц обладают специальными органами, сущность которых — предотвратить нападение со стороны других особей вида, указывает на чисто инстинктивную природу и эволюционную древность этих реакций подчинения. На голове у юных водяных пастушков [79] есть голый, лишенный перьев участок кожи. В тот момент, когда птенец преднамеренно демонстрирует свое темя более старым и сильным птицам своего вида, этот кусочек кожи приобретает насыщенную красную окраску. У высших млекопитающих и у человека можно найти подобные же социальные сдерживатели, и сейчас для нас несущественно, имеют ли они столь же механический и непроизвольный характер. С точки зрения конечного результата неважно, какие причины не позволяют господствующему индивиду нанести серьезные повреждения своему более слабому собрату — то ли простые, чисто рефлекторные врожденные механизмы, то ли высшие философские соображения и нормы морали. Сущность поведения и в том и в другом случае одинакова: смирившееся существо внезапно отказывается от самозащиты и как будто бы развязывает руки убийце. Но именно в тот момент, когда с пути последнего устранены все внешние препятствия, в его центральной нервной системе возникают непреодолимые внутренние преграды, не позволяющие решиться на последний шаг.
Не так ли и сам человек просит пощады? Гомеровские воины, желая сдаться на милость победителя, отбрасывали в сторону шлем и щит, падали на колени и склоняли голову. Они проделывали те самые действия, которые должны были облегчить вражескому воину его задачу — нанести смертельный удар, а на самом деле удерживали занесенный меч. У Шекспира Нестор говорит Гектору:
Ты в воздухе клинок свой задержал,
Чтоб меч твой на упавшего не падал.
Даже и по сей день многие символы подобного рода сохранились в проявлениях нашей учтивости и вежливости: мы кланяемся друг другу, приподнимаем шляпу, приветствуем знакомых протянутой рукой. Если верить античному эпосу, то создается впечатление, что обращение к милости победителя у человека не есть следствие «внутреннего запрещения», которое абсолютно непреодолимо. Герои Гомера были далеко не столь мягкосердечны, как наши випснейдские волки. Поэт приводит много эпизодов, когда поверженного воина убивали без малейшего сожаления. И в норвежских героических сагах есть немало подобных же примеров. Лишь с наступлением эры рыцарских приключений было признано «неспортивным» убивать противника, который просит пощады. Рыцарь эпохи христианства, по существу, был первым, кто в соответствии с нерушимыми традициями и нормами религиозной морали проявлял поистине волчье благородство и непринужденную сдержанность в отношении побежденного врага. Какой удивительный парадокс!
Конечно, врожденные, закрепленные наследственностью сдерживающие механизмы, препятствующие животному без разбору применять свое оружие против других особей своего вида, — это лишь внешний аналог, в лучшем случае— отдаленный предвестник общественной морали человека. Мы должны с крайней осторожностью относиться ко всякой попытке перенесения моральных критериев на отношения между животными. Но здесь я хочу высказать одну свою затаенную мысль. Мне кажется, самое замечательное заключается не в том, что один из валков не в силах вонзить зубы в незащищенную шею другого, а в том, что этот другой вполне полагается на поразительную сдержанность своего более сильного врага. Человечеству есть чему поучиться у этого животного, которое Данте назвал La bestia senza расе [80]. По крайней мере я извлек из знакомства с поведением волков новое и, очевидно, более глубокое понимание одного места из Евангелия, которое сплошь и рядом трактуется совершенно неверно, и у меня самого до недавнего времени вызывало резко отрицательное отношение: «Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую». Не для того вы должны подставить врагу другую щеку, чтобы он снова ударил вас, а для того, чтобы он не смог сделать этого.
Когда в ходе своей эволюции животные приобретают опасное оружие, при помощи которого индивидуум может одним ударом убить другого себе подобного, одновременно, в целях сохранения вида, развиваются и особые сдерживающие механизмы, препятствующие неумеренному использованию такого оружия. Среди хищных зверей есть всего несколько видов,
