— Надо не торф буровить, а белик найти. Там и жила, там и вода лучше колодезной.
Наконец лопатка уперлась в твердое, с худорослой травой место. И отец дал команду рыть. Пока там сестра, мама и племянница возились с обедом у огнища, мы с отцом ушли в землю ниже пояса. Белик он хоть и тяжел, но берется хорошо, ни пыли-мусора от него вокруг копанца. Вот уже в яме остался один отец с совковой лопатой и подкидывает мне на ступеньки не просто землю, а синеватую жижу.
— Ишшо углубимся — и копанец готов. Без сруба сто лет не завалится, — глухо, с глубины доносился голос отца. Я ему верил: уж что-что, а копанцы он умел рыть, ну и на фронте земли перепахал вдосталь. Сине-илистый белик сменился песком, сперва мелким, потом галечником. И прямо на глазах вода накопилась почти до колен. Попробовали — вкусная. Откачали ее бадейкой, выбрались по ступенькам наверх — оба потные и грязные. Но с каким удовольствием, отмывались уже светлой, питьевой водой, а выступила она метра на полтора.
— Люди-то сразу за литовки и косить, а ты вечно базгаешься с копанцами, — укорила мама, однако отец не рассердился. Он весело кивнул на самодельный колодец и спросил:
— А надолго ли тебя хватит по такой жаре без воды? С собой из дому не натаскаешься, да и быстро она согреется. От нашей зубы ломит: окатишься по пояс — как заново родишься. А эти зарные косильщики уже в тени по-рыбьи воздух ловят!
После обеда женщины ушли с литовками «сбивать» ляжину — там трава уже перестояла, а мы с отцом взялись за новый копанец. Для огурцов и «кваса». Огурец, как свежий из воды — только похрупывает, а в воду батя накидал кусков ржаного хлеба. Да те, что покислее и неудачнее.
— Настоится — квас будет! Вот еще смородины да вишняга добавим. И квасную гущу туда же, пусть закисает!
Все у бати вышло как по писаному. Из одного копанца брали питьевую воду, там же студили молоко и простоквашу. А во втором через несколько дней вода настоялась: точь-в-точь заправский квас.
Бывало, нажарит тебя до седьмого пота на степи — разве ее всю по росе свалишь, литовку на березку, а сам вразвалочку идешь с бидоном да поговариваешь:
— Пора тятиного квасу попить.
Соседка по покосу тетя Груня прознала про квас — и вмиг у нее идея: «Иван! Давай добавим дрожжей да сахару — чем не брага?»
— Ну, браги ты, Груня, и дома наваришь, а нам она здесь ни к чему. Коли наш квас неугоден — носи себе брагу.
— Что ты, что ты, Иван! Ето я в шутку, на што землю поганить. Уж квасок на покосе — первое дело! И вода у тебя — хоть домой носи.
У наших копанцев появились нечаянные кормильцы-поильцы. На водопой стали наведываться козлы, дрозды по соседству — те вообще копанец своим считали. А самое неожиданное: в большом копанце взялась откуда-то кряковая утка с выводком. Как она отыскала воду? — ей это одной ведомо. Но отцу явно по душе пришелся утиный выводок. Если б не повадился он в соседний копанец, где ежедневно отец добавлял корки хлеба.
Застал он их сам за дармовым прокормом. Утка стояла на страже, а утята сновали туда-сюда, вылавливая размякшие хлебные корки.
— Вот те на! — изумился отец. — Иждивенцы появились. Придется на довольствие ставить. А иначе где им есть? Пшеница еще зелена, лягушек раз-два и обчелся.
— Приучишь к себе, а опосля из ружья на суп, — не утерпела опять же тетя Груня.
— Твой-то бы язык, Груня, на какое-то сухое место, глядишь бы молола поменьше. У меня на суп домашних уток не переесть, а ружье я и забыл, когда в руки брал.
…Давным-давно сдали заготовителю корову Юльку отец с матерью и забыли дорогу на покос. И батя мой три года, как покоится на погосте. Разве что выросшая на покосе племянница Зина не забыла дорогу к ляжине и копанцам. Непонятная сила тянет ее туда, если едут они с мужем на мотоцикле дорогой на Мурай.
— Попьем тятиного квасу, — смеется она, называя так своего деда.
Кваса, конечно, нету, но воды — не подступиться к тятиным копанцам. Болото снова наполнилось и теперь просто не угадать, где мы буровили с отцом белик для воды и кваса. Но знают и, наверное, помнят утки: оттуда, с копанцев, Зина с мужем всегда поднимают табунки кряковых уток и стайки чирков.
И раньше, пока не поднялся за Пьяным болотом на увале сосновый бор, мама разжигала самовар для отца не всякими там щепками или корой с поленьев, а нароком ходила в березняк за мелким сушнячком. Обламывала самые «каленые» солнцем ветки и сучья: они и в трубе жарко распаляются, и угли нагорают ядреные, хоть на две заварки-заливай воду в медно-зеркальное пузо самовара. Старинного, тульского, с десятком выгравированных выставочных медалей и наград.
И вот из лохмато-неказистых сосенок выправились добрые сосны, ежегодно урожайные на шишки, и мама удлинила свой путь за сбором самого лучшего, по ее мнению, топлива для самовара. И не только потому, что круче и веселее закипала ключевая вода, но уж больно им с батей по душе пришлись смолисто-вкусный запах вперемежку с березовыми сучками.
Конечно, шишек понизу бора на хвое довольно, и корзину набрать даже для старушки не столь трудно. Однако сколько же раз надо склониться, сколько времени ждет-пождет Иван Васильевич подле окна свою Варвару Филипповну, все глаза проглядит, пока она покажется на склоне увала в редких березах.
Электрический чайник мог бы раз пять залить и без всякого там самовара надоволился бы чайком старик. Да нет же, не тот вкус чая получается, ну и спираль то и дело перегорает: не усмотрит вовремя Иван и… насухо в чайнике, спирали приходит «пшик».
— А ну их, мать, эти электрочайники! — Как-то сказал он. — Доставай из подполья наш дедовский самовар, небось, ничего с ним не случилось.
И как в старые годы, засиял наградами, словно генерал, забытый в свое время самовар. Может, и чуть помедленнее взбурливало целое ведро воды на чай, зато сидеть за столом, когда перед глазами пофыркивает и попевает на разные «голоса» самовар с чайником на конфорке — и радость, и удовольствие. Бока жаром пышут, из трубы сладко-смолистый запашок струится.
Сидят, чаевничают Иван Васильевич с Варварой Филипповной, сахар — вприкуску, нынче полно его в любом продуктовом магазине — и песку, и рафинаду. И в самоваре разглядывают сами себя. Ну загляденье да и только!..
Однажды возвернулась из леса Варвара шибко скоро: Иван побриться не успел, а жена эвон уже с горки на лужок спускается и к воротцам в прясле топает. Не случилось ли чего? У Ивана бритва выпала из руки, бессильными ногами заперебирал — вдруг да сумеет подняться и выскочить навстречу Варваре.
Да нет, спокойненько пересекает бороздой огород и вон на ограде показалась, и корзина полным-полна шишек.
