Однако со скалистой гряды никакого другого спуска он не обнаружил — все вокруг было бело. Сама же гряда кончалась крутым обрывом, перед которым был небольшой выступ; обследовав этот выступ, Пятница вновь стал карабкаться вверх и двинулся мимо этого выступа туда, куда ушли его враги — бабуины.
Здесь снег лежал лишь отдельными островками, а там, где талая вода образовывала ручейки, Пятница обнаружил и кустарники, и даже кривоватые уродливые деревца — некоторые из них оказались достаточно высоки, чтобы на них можно было залезть.
Это ущелье начиналось именно здесь, спускаясь вниз по почти отвесной южной щеке горы, и Пятница пошел вдоль шумливого горного ручья к роще, видневшейся далеко внизу.
Рощица состояла из мрачно постанывавших, истерзанных ветрами деревьев, однако здесь Пятница, по крайней мере, чувствовал себя в безопасности; к тому же здесь было куда больше шансов отыскать пищу.
Он заметил светло-коричневую горлинку, которая, воркуя, прокладывала себе путь по опавшей листве. Потом птица скрылась за деревом, но шорох ее коготков по листьям слышался все ближе, и вот она оказалась всего на расстоянии одного прыжка от кота. Зажав в зубах теплый трепещущий комок, Пятница испытал необычайное удовлетворение; глаза его сверкали, сейчас он готов был сразиться с любым соперником и ни за что не отдал бы этой жизненно необходимой ему добычи.
Местность, по которой он теперь проходил — купы деревьев и густые кусты на склонах оврагов, — давала ему и кров, и достаточно пищи, однако потребовалось еще целых десять дней тяжких усилий, пока он наконец спустился с горы и очутился в густых лесах южных предгорий, а потом вышел к первым распаханным полям.
Еще одна снежная буря окутала за это время вершины гор серым туманом, и снова на восходе солнца забелели снежные островки, ослепительно сверкавшие среди черных скал, однако все это теперь осталось позади, а впереди лежали обжитые людьми земли.
Знакомые запахи — дружеский запах дымка, кухни, домашней птицы и даже собак, которых Пятница всегда недолюбливал, — устремились ему навстречу, а потом потянулись сады, окутанные густым ароматом цветов, особенно сильным по ночам. Он спешил, чтобы пройти побольше за темное время суток, подогреваемый хорошей пищей и все возраставшим нетерпением, поскольку «пси-часы» у него в голове постоянно убыстряли ход. Там, где были открытые каменистые пространства или поля под паром, окруженные кустарником, он даже порой бежал рысцой, а порой и мчался вприпрыжку под насмешливыми взглядами звезд, забавно вскидывая задние лапы.
Вот и маленькая плотина из красных камней, сложенная точно специально для Пятницы и заросшая тростниками, где самозабвенно поют лягушки и тихо журчит вода. В запахе сочной зелени у реки он уловил знакомый след: здесь ступали ноги Анны! Пятница встряхнулся, передернул шкурой и стремглав бросился дальше меж высоких грушевых деревьев. Огромные дубы, нежная первая зелень которых в темноте была еще не видна, громоздились впереди, вытягивая к небесам свои черные руки-ветви, а между ними, точно светящаяся река, точно золотистая перекладина, лежала на траве полоса света из дверей дома.
Особенно впечатляюще выглядел фасад санатория ночью.
Белое двухэтажное здание, окруженное толстыми черными стволами дубов, было освещено лишь одним прожектором над главным входом, золотившим старинную бронзовую дверную ручку и запоры и превращавшим даже серые каменные ступени крыльца в этакие памятники времени, способного источить даже камень.
Ночью дом казался больше, чем на самом деле, поскольку зрение в данном случае отступало перед игрой воображения: сконцентрировавшаяся в стволах дубов и темных оконных проемах чернота ночи как бы намекала на наличие еще рядов окон — где-то там, за деревьями.
Свет лился из вестибюля и прихожей, где за столиком сидела дежурная медсестра в белом халате. Возле нее светился красным электрокамин, и она всего минуту назад приоткрыла наружную дверь, чтобы впустить в дом немного свежего, но все еще очень холодного воздуха.
Пятница метнулся по каменным ступеням крыльца, обнюхал входную дверь и проскользнул под столиком у дежурной, на мгновенье задержавшись лишь у начала покрытой красным ковром лестницы, глядя вверх и нервно виляя хвостом.
Гибкий, с сияющими глазами, он взлетел по лестнице, пробежал по коридору, проник в комнату Анны и прыгнул на краешек ее кровати. В окно лился лунный свет; он голубоватой полосой лежал на ее халате, а Пятница сидел, вдыхая знакомые запахи и кротко мурлыча, а потом с особой тщательностью принялся умываться.
Лунный луч двигался очень медленно от изножия кровати, через чемодан Анны, уже наполовину уложенный, поскольку она собиралась — наконец-то! — домой. Потом луч образовал небольшой квадрат на полу, превратился в узкую полоску и наконец легонько скользнул по локтю ее правой руки и исчез, и Пятница наконец успокоился, но не свернулся, как всегда, клубком, уткнувшись носом в пушистую шерсть, а продолжал сидеть, глядя на девушку и прислушиваясь к ее дыханию; час проходил за часом, и наконец кот решился обнюхать лицо Анны, склонившись так низко, что его усы стали щекотать ей щеку. Она пошевелилась и что-то пробормотала. Потом слабо махнула рукой, резко повернулась на подушке, затаила дыхание. И Пятница понял, что она проснулась.
Анна лежала неподвижно, прислушиваясь к бешеному стуку сердца. Она проснулась оттого, что ей приснилась холодная речная заводь, к которой она ходила накануне вечером, и те странные существа, которые, как ей казалось, непременно должны были водиться среди тростников.
Она чувствовала, что у нее на постели сидит какое-то животное, и чуточку двинула правой рукой, чтобы подтвердить свои опасения. В мозгу ее быстро промелькнули воспоминания об отпечатках маленьких когтистых лапок, которые она видела на илистой отмели у заводи, и она заколебалась, подтянулась вверх, выскользнув из-под одеяла и прикрывая грудь руками, и снова представила себе тот отчетливый след, аккуратно заканчивавшийся отпечатками острых когтей и принадлежавший то ли мангусту, то ли генетте. И тут она, не выдержав, включила лампочку возле кровати.
Поскольку она все еще процентов на пятьдесят надеялась, что предмет у нее на кровати вполне может оказаться и неодушевленным, оказавшимся здесь случайно, то сразу попавшие в поле зрения пестрые лапы и полосатый хвост настолько поразили ее — так похожи они были на лапы и хвост крадущейся генетты, только что приснившейся ей, хотя сон тут же растворился в хаосе мыслей и забылся, — что она громко охнула и с облегчением вздохнула, признав в зверьке обыкновенного кота, только чем-то очень взволнованного.
