* * *
Около одной лесной деревушки стая сытно прожила больше недели. Люди здесь оказались хорошие, добрые, и, если бы не жадность Чапы, можно бы прожить рядом с ними и все лето.
Старую колхозную овчарню никто не охранял. Наткнулись на нее совершенно случайно. Сначала стая услышала непонятный рев. Пришлось остановиться и разобраться. Жалобные крики неслись из овчарни. Стая стала издали наблюдать за ней.
Прошла почти половина дня, а у овчарни не появилось ни одного человека. Все это удивило Бима. Неужели в деревне не слышно рева? Овец-то ведь пасти надо?
Не мог, конечно, Бим знать, что у пастуха сегодня день рождения, и плевать он хотел на голодных и непоеных овец. Сам он был хорошо поен.
И ночью никто не приходил к овцам.
В овчарню послали самого опытного по заготовкам — Одноглазого. Овцу, которую он принес, скорехонько съели, и стая, не испытывая больше судьбу, ушла далеко.
Через два дня вернулись к овчарне. День рождения у пастуха закончился, и отара спокойно паслась до самого вечера. Снова пришлось наблюдать. Исчезнувшую недавно овцу не оплакивали ни сами овцы, ни люди. И возле овчарни, и в деревне все было спокойно.
Все получилось так, как предполагал Бим. Пара овец, зарезанная Одноглазым и Мальчиком, хорошо подкрепила стаю, и теперь Бим прочно усвоил, что следовало уходить отсюда подальше. С одной шкуры дважды волос не бреют. Рисковать еще раз Бим не собирался, но…
День, второй, третий охота не задавалась. Кабаны, лоси спрятались от паутов в непроходимых болотах, а мышей как будто кто до них выбрал в этих местах начисто. Да и мышами стаю не накормишь.
Несколько дней голодному Биму снилась овчарня в глухой деревушке. Стаю-то он увел от нее, а их даже не преследовали, никто и не хватился пропажи. Вернуться?
Ночью овчарня лишилась еще двух овец. Одноглазый и Мальчик запросто зашли в нее, не мешали овцам собраться трудно. Пока они собирались, Одноглазый выкусывал у себя блох, чесался, видом своим показывал — пришел просто так, плохого делать не собирается. Мальчик сгорал от нетерпения, не за блохами же он явился в овчарню. Но пришлось и ему чесаться, ждать, когда овцы поуспокоятся.
Мягко, по-кошачьи, не пугая животных, Одноглазый подошел к выбранной им овце, легонечко прихватил шкуру, спокойно направил ее к выходу. Способный Мальчик все делал точь-в-точь, как его учитель. И на этот раз перепуганная отара переполоха не поднимала.
Бим решил не уводить стаю, понаблюдать, что делается у овчарни утром.
Знакомый уже пастух выгнал овец пастись, ему и в голову не пришло, что отара убавилась. Бим лежал в кустах, наблюдал за пастухом и за отарой. Ему казалось, что теперь все это стадо принадлежит стае. Если ночью съедать по две овцы, думал он, у глухой деревушки можно жить беззаботно хоть до самого снега.
Каждую ночь теперь Одноглазый и Мальчик уходили за своей законной парой овец, а стая, разбившись поодиночке, стояла на стреме у деревни, на подходах к овчарне, В одну из ночей Чапа самовольно оставила пост и навестила овчарню сама.
Ночной переполох из овчарни был услышан в деревне. Кто-то замигал фонарями, с криком бежали люди спасать скот, а Чапа, озверев от крови, резала одну овцу за другой. Задрала много, взять не удалось ни одной. И Мальчик, и Одноглазый бросили своих двух, вместе с Чапой едва унесли ноги.
Деревня в эту ночь не спала. Волки! Кое-кто припомнил трудные послевоенные годы, узнал почерк серого разбойника:
— Они, заразы! Семь в овчарне зарезано, двух отбили. Вроде и немного волков, а нашкодили…
Утром у колхозной овчарни собралось много людей. Егерь Иван Сергеевич поджидал бригаду охотников, лазал по крапиве вокруг овчарни. Когда следы ему рассказали все, он задумался, присел покурить на бревнышке. «Говорить охотникам, что собаки? А зачем? За убитого волка премия, за собаку — спасибо. За спасибо не согласятся ночи дежурить. А колхозу надо помочь».
Вместе с главным бухгалтером колхоза подъехал на машине зоотехник. Они заглянули в овчарню, долго о чем-то шептались. Шепот время от времени переходил в перебранку.
Увидев на дороге милицейский «газик», они прекратили ругань, спрятали бумаги и поспешили навстречу.
Вскоре Ивана Сергеевича подозвал к себе молоденький лейтенант, попросил его:
— Пока ваша облава не приехала, помогите нам. Надо разобраться в ущербе, подписать акты комиссии. Сколько насчитали задранных? — милиционер обращался теперь к зоотехнику.
— Де-евять, — ответила зоотехник и неуверенно взглянула на главного бухгалтера.
— Девять, — записал лейтенант, — сколько числится по документам?
Главный бухгалтер шелестел бумагами, никак не мог отыскать нужную цифру.
— Сто… сто две, — ответил, наконец, он.
— Сто две, — сделал запись лейтенант в блокноте, — минусуем. Девяносто три в наличии. До сегодняшнего дня волки не озоровали?
Лейтенант задавал этот вопрос всем, ответила на него зоотехник:
— Не-е. У соседей — да. Даже на двор забирались! У нас, слава богу, не объявлялись!
Подъехала машина с охотниками, но Ивана Сергеевича попросили задержаться, помочь сосчитать овец. За спиной у лейтенанта зоотехник что-то показывала бухгалтеру, а он, сделав жест, будто отрезает язык, крутнул у виска указательным пальцем, изобразил, как туго затягивается на шее петля.
Овец выпустили по одной в дверь. На порог положили несколько досок, пока овца перепрыгивала их, вторая готовилась прыгнуть. Ширина двери не позволяла прыгать вместе.
Когда последняя овца перевалила через доски, Иван Сергеевич, лейтенант и второй милиционер хором кончили счет:
— Сто десять!
Бухгалтер свою цифру не назвал, отрицательно закачал головой:
— Неверно!
— Ошибка! — подтвердила зоотехник. — Такого быть не может!
Пастуху было приказано загнать овец снова в овчарню, из числа подъехавших охотников пригласили еще двоих счетчиков.
Отсчитывали по десятку, лейтенант прикрывал дверь, сверял цифру с цифрой бухгалтера и зоотехника, откидывал дверь в сторону.
Сто девять, одинаковая цифра получилась у всех. Бухгалтер и зоотехник больше не переглядывались, стояли потупившись.
Лейтенант поблагодарил счетчиков, пожелал охотникам ни пуха ни пера, подождал, пока бухгалтер и зоотехник придут в себя:
— С волками охотники теперь разберутся! Ну и зверь! Жадный! А мы, — лейтенант повернулся к бухгалтеру, — давайте-ка поприкинем!
Девять задранных «волками» овец лежали рядком недалеко от бухгалтера. Он с тоской смотрел то на них, то себе под ноги и никак не мог приплюсовать к ста девяти задранную девятку. Лейтенант помог ему:
— Сто восемнадцать! У вас числится сто две. Минусуем. С волками получается поровну… Не многовато? И на волков не спишешь теперь. Вот жадность!
Лейтенант убрал блокнот с записями, кивнул на задранных овец зоотехнику:
— Не пропадать добру — занимайтесь. А вы, — лейтенант повернулся к бухгалтеру, — в нашу, в нашу, пожалуйста, машину!
* * *
Чапа, Чапа! Не наделай ты переполоха в овчарне и не устрой резни, и овцы были бы целы и бухгалтер с зоотехником сыты. Сколько бы ночей могли Одноглазый и Мальчик кормить стаю, пока бы не приблизились к цифре главбуха. Жадность тебя, Чапа, сгубит! Нельзя так — ни себе, ни людям…
Почти месяц просидели в засаде местные охотники. Волки больше не приходили.
Легкая и добычливая охота в овчарне во многом повлияла на дальнейшую судьбу стаи. Домашний скот, оказывается, добывать легче, и стая почти целиком переключилась на такую охоту. Легче-то легче, но с человеком шутки плохи. Уже в двух областях, где гуляла стая, все чаще собирались заседать охотники и составлять планы уничтожения волков.
В той и другой областях умели хорошо считать. На совещаниях приводились цифры нанесенного волками ущерба. Может быть, они и преувеличивались, а может, для кого-то стало удобным списывать на волков потери, но цифры по областям грозили все сильнее и настоящим волкам, и стае, которую водил за собой Бим.
