Сначала я пойманного зайку приучил к рукам, стараясь даже нечаянно не причинить ему боли. Несколько раз в день кормил я его из рук, осторожно лаская, и обращался предупредительно нежно.
Мало-по-малу он привык к моей руке, видя ее постоянно с пищей и лакомством, с зеленым салатом и со сладкой морковкой. Я постепенно приучил его к прикосновению моей руки, которой сжимал слегка его бархатные уши, потом также постепенно, не спеша, поднимал зайку за уши, подставляя другую руку под передние лапки зайки, и осторожно и быстро переносил его таким образом к себе на колени.
Сидя у меня на коленях, он получал вкусный хлеб или сахар.
К такой переноске мой зайчик быстро привык. Нежное поглаживание по голове и по прижатым к спине ушам заставляло зверка закрывать от удовольствия глаза.
Я приучал зайчика в течение нескольких недель, терпеливо возился с ним, пока он не сделался совсем ручным.
У меня был устроен высокий пьедестал с верхней доской, обшитой кругом в два пальца высотой забориком, который предохранял зайку от падения на пол.
Раз пять в день я ловко и быстро поднимал зайца за шкурку спины, подставляя другую руку под брюшко, и переносил на пьедестал, как мать-собака, таскающая своих щенят. Здесь его ждало всегда угощение.
Осмотревшись кругом и обнюхав края своей площадки, зайка принимался жевать салат. Тогда я осторожно и медленно подносил к мордочке его маленький детский барабан и следил за тем, что будет.
А было вот что: заяц, вопросительно подняв ушки, косо смотрел на барабан. Я делал вид, что барабан боится зайки и отодвигал его от зверка.
Здесь начиналось применение так называемого трусообмана. Я называю трусообманом действие на животное моих движений, благодаря которым оно воображает себя сильные.
И вот заяц мало-по-малу начинает верить, что он возбуждает в барабане страх, что стоит ему только ударить по барабану лапкой, и барабан испугается, а, может быть, и погибнет…
Торопливо уплетая листок за листком нежный салат, заяц косится на барабан. Барабан опять медленно, как будто крадучись, приближается — к салату, который лежит кучкой на площадке.
Сначала, зайка отодвигается от салата, уступая лакомое кушанье ненавистному жадному барабану, который, конечно, хочет им полакомиться, и смотрит зайка, выпучив пугливые глаза и вопросительно шевеля ушами.
Но барабан, в свою очередь, боится этих глаз и ушей; он также отодвигается от салата и зайца в другую сторону.
Заяц встал на задние лапки и смотрит то на барабан, то на салат.
Молодой зеленый салат манит его взор, и раздвоенная губка зверка скосилась в сторону пахнущего свежего салата. Зайка тянется к нему, не переставляя задних длинных ног; тельце его вытянулось, и он, не спуская глаз с барабана, достает листок салата.
Барабан еще пуще пугается и еще дальше уходит от салата.
Зайка передвигает задние лапы ближе к корму, съедает еще листок и вытирает передними лапочками морду.
Но вот зайка вздумал шагнуть, т.-е. передвинуться, ставя сразу две короткие передние лапочки и подвигая к ним вместе длинные задние.
Барабан тут как тут и уже к салату. Заяц моментально повертывается к барабану и садится, подняв морду в ожидании.
Барабан лежит неподвижно до тех пор, пока заяц не потянется за ним, нюхая воздух.
Тут барабан едет по воздуху назад; заяц, уже не обращая внимания на салат и уже думая только о дрянном незнакомце, смелее делает прыжок к удаляющемуся барабану.
Понятно, барабан двигает моя рука.
Но история еще далеко не кончена. Барабан заходит с другой стороны зайца, как только тот перескакивает к нему, опять быстро удаляется и скрывается.
Заяц гордо поднимает мордочку и передние лапки, трясет ими, как бы стряхивая с них воду. Это он начинает стращать надоедливого незнакомца, не дающего ему покоя.
Барабан полторы минуты не показывается совсем.
Зайка уплетает за обе щеки свой любимый салат.
Тут левая моя рука, так хорошо знакомая зайке, подносит к его мордочке длинную тонкую морковку. Заяц торопливо откусывает ее и жует. Морковка лежит перед ним сочная, сладкая, и вдруг опять досадный круглый барабан.
Что ему, наконец, надо от зайки? Э, да он подкрадывается к морковке. Можно ли это допустить?
И зайка уже смело поднимает угрожающе передние лапки, загнув вперед крепкие длинные уши…
Ага, барабан струсил и удрал. Зайка опять, тряхнув перед ними лапками, с самодовольным видом принимается есть морковку, но тут опят несносный барабан. Лапки зайки смело протягиваются вперед, и барабана уже нет.
Зайка продолжает уплетать морковку, уже не спеша, не боясь, что ее может отнять какой-то глупый блестящий барабан. Разве ему даст свою морковку зайка? Он ему покажет, какие у него длинные крепкие когти на передних лапках. Заяц ведь знает силу и быстроту движений своих лапок; он еще не забыл, как быстро ими рыл землю, чтобы закопаться в нору и таким образом скрыться от идущего по полю человека.
Он покажет этому трусливому барабану, что значит заяц.
Барабан медленно подвигается к кончику оставшейся морковки. Заяц сидит, в полуоборот к барабану и делает вид, будто не видит приближающегося барабана.
Но вот барабан уже близко; барабан совсем около зайки… Зверок медленно делает поворот и сильно ударяет лапкой по барабанной шкуре.
Барабан исчез; зайка гордо и воинственно посматривает по сторонам, шевеля ушами, как ножницами.
От радости на момент он даже закачал куцым хвостом, как маятником…
Я делаю передышку и в это время кладу зайчику для разнообразия и возбуждения аппетита сдобный сухарик. Зайка его грызет, но ждет врага.
Опять появляется желтый барабан, и заяц успевает быстро, мелкой дробью побарабанить по шкуре.
Вот номер — «Заяц-барабанщик» — и готов; публика будет смотреть, смеяться, и в голову никому непридет, что зайка барабанит, желая отогнать своего злейшего врага, отнимающего у него пищу.
А зайка? Он обманут. Он воображает, что сильнее всех, он даже потом, на следующий раз, фыркает и ворчит, когда долго и громко выбивает трель по барабану.
Все удаляющееся от животного заставляет воображать что его боятся. Проезжая по деревне, можно часто видеть, как вслед за тарантасом или телегой с людьми бросаются, громко лая, собаки и провожают проезжих долго по дороге, захлебываясь от злости.
Все, быстро удаляющееся: бегущая лошадь, вертящееся колесо интересуют и раздражают собаку больше, чем человек, сидящий в экипаже.
А если войти в глухую калитку во двор, дворовая собака непременно с громким сердитым лаем бросится навстречу вошедшему. Пусть он вздрогнет и отступит, — собака бросится на него, но если человек спокойно, равномерно будет двигаться навстречу собаке, как бы не замечая ее, собака сейчас же остановится и хотя будет, может быть, продолжать лаять, но уже совершенно с другим выражением и, поджав хвост, «доругиваясь», отходит прочь.
