— Да, я хотел спросить, где теперь эта Машка и сколько ей лет?
— Сейчас скажу. — Булатов поднял глаза на потолок, будто там был Машкин паспорт, и сказал: — Она уже не работает. На пенсии, так сказать. А было это давно. И если Машка жива, ей должно быть теперь больше лет, чем вам, молодой человек. Но Машка эта успела за свою жизнь много и хорошо поработать. Она, знаете, была талантливой акробаткой.
«Не та Машка», — подумал Слава и продолжал слушать дрессировщика.
Всё, о чем он говорил, было для Славы новым, и всё это хотелось запомнить. Вот то, например, что трюк «лапы в лапы» длится перед зрителями несколько секунд, а медведи репетировали его больше полугода. И ещё запомнился ему рассказ о японских детях.
Когда медведи Булатова выступали в Японии, было очень жарко. Так жарко, как в Москве никогда не бывает. Шумели вентиляторы, но это не помогало. Бедные мишки очень страдали в своих тёплых пушистых шкурах. И вот однажды, когда медвежата после репетиции вернулись с манежа, они почувствовали у своих клеток прохладу. Оказалось, что маленькие японцы, видя, как медведики страдают от зноя, решили три дня не есть мороженое и на сэкономленные деньги купить грузовую автомашину льда.
Когда профессор Булатов рассказал Славе о случае в Японии, он добавил:
— Об этом-то вы обязательно напишете?
— Я?! — удивился Слава.
— Вы, конечно.
— А куда мне об этом написать? — спросил Слава.
— Как — куда? В газету.
Слава молчал.
— Вы разве не из газеты? Мне звонили ещё вчера, что на сегодняшнем представлении будет корреспондент детской газеты. Юный корреспондент—, юнкор, одним словом.
Слава помолчал ещё с полминуты, а потом тихо так сказал:
— Это не я.
— Так кто же вы?
— Я — Слава.
— Слава?! Что значит — Слава? При чём тут Слава?
Снова было молчание — тягостное и неприятное. Потом Булатов вскочил, шумно отбросив стул.
— Значит, вы, молодой человек, обманули меня.
— Нет, я никого не обманывал.
— А почему вы здесь?
— Я ищу моего Мишку!
— Вашего?!
— Да, моего.
— Здесь ваших медведей нет, — строго сказал Булатов. — Понятно?
— Понятно. До свиданья. Я пошёл…
Слава сказал это, когда был уже в дверях.
Как же он рвался попасть в цирк!.. И вот попал — и в цирк, и к самому профессору Булатову. А на душе ничего, кроме огорчения, не осталось.
Когда оказалось, что цирковой медвежонок не Славин Мишка, Слава отправился снова в Зооцентр к той самой Марии Петровне, которая водила его в звериный паспортный отдел и сказала, что медведей из Валдая было два: один — в цирке, другой пока на проверке в больнице, а потом поедет в ГДР.
Ведь Слава условился с Марией Петровной, что приедет к ней на следующий день; пришёл и узнал: точно! Мишку-валдайца проверили — он ел и пил всё с большим аппетитом, шалил и проказничал, как никто из медвежат, и потому врачи сказали в один голос: «Здоров. Можно отправлять в Берлин».
Вот туда-то Мишку и отправили. Теперь его адрес был точно известен и остановка была, казалось, за маленьким — сесть Славе в поезд и отправиться в Берлин.
Да, мечтать Слава мог теперь вовсю. Ведь он участвовал в игре-лотерее немецкого журнала.
Слава мечтал.
И вдруг!..
Наверное, многое в жизни бывает так — вдруг. Раньше Слава думал, что так только в книжках бывает и в кино. Нет, оказывается, и писателям такое не выдумать, что случается в жизни.
Он сидел на уроке и решал задачу. Было это в декабре, но лил дождь. И всё окно закрылось в противном таком тумане. Задача не решалась. В окне ничего нельзя было разглядеть, будто весь мир вокруг был наполнен чаем с молоком. Знаете, таким серо-белым. От всего этого настроение у него было — жуть.
И вдруг открылась дверь, и вошла директор школы. В своём знаменитом чёрном костюме, треугольником белая блузочка, и на ней маленький такой чёрный бантик. Этот костюм директор только в праздники надевала и ещё на родительские собрания.
Ну, школьники, как положено, застучав партами, встали. И каждый из них, наверно, вспомнил, где, когда и чего нашкодил. Так ведь всегда бывает, когда директор приходит вдруг. Обычно это не к добру.
А тут она как раз вызвала Славу, назвав его по имени потому, что он был один Слава на весь класс:
— Слава, пойди-ка сюда. Дети, садитесь.
Они сели, а мальчик вышел из-за парты. Ещё раз посмотрел в серо-белое окно, и не знаю, где было туманнее — там или у него на душе…
Слава вышел в коридор, и директор спросила его:
— Ты что, переписываешься с немецкими ребятами? У нас, кажется, только чехам писали письмо.
— Писали, Софья Петровна.
— А немецким ребятам?
— Немецким не писали…
Тут они вошли в её кабинет, где, по правде говоря, Слава не любил бывать. С комнатой этой у него были связаны очень уж какие-то неприятные воспоминания…
— Садись, Славик.
— Ничего.
— Да садись же, садись. Значит, ребята в ГДР не писали?
— Наш класс не писал. Но я…
— Что — ты?
В это время ему стало как-то нехорошо. Язык во рту стал вдруг как напильник, а щёки и лоб — будто он наклонился к горячей плите. И мысли побежали одна за другой, одна за другой: «ГДР… викторина… лотерея… выигрыш… Миша, Мишенька…»
Слава сел в большое кресло и как бы утонул в нём. И ему показалось, что он слышит голос Софьи Петровны издалека:
— На твоё имя пришло письмо из ГДР.
Слава молчал.
— Что же ты молчишь, Славик?
— Миша, — тихо произнёс Слава, — Мишенька…
Ну конечно, всё тут же и выяснилось.
Директор разорвала конверт и дала Славе прочитать письмо. Угадать не трудно — там был выигрыш по лотерее: его поездка в ГДР, Берлин, зоопарк, Мишка. То есть прямо в конверте медведь не сидел. Но все бумажки, которые были в конверте, говорили о том, что всё, о чём Слава мечтал, — реально, реально, совсем реально! И с Мишкой он обязательно встретится.
Вот так всё случилось — вдруг.
Слава, конечно, обрадовался, а через полчаса огорчился. Пришёл домой и прямо с порога:
— Мама, я еду в ГДР.
— Куда?
— В Германию. В Германскую Демократическую Республику.
— Глупые шутки, Слава. Садись обедать.
— Мамочка, так правда же еду. Еду, еду, еду…
— А я говорю — садись обедать.
— Мамочка…
— Хватит.
— Ну хорошо — раз так, я расскажу тебе всё по порядку…
И он всё рассказал маме.
А она:
— Не реально.
— Как же, мамочка, не реально, когда совсем-совсем реально. Вот письмо, которое дала мне наша Софья Петровна. И ещё она просила тебя к ней зайти, и просила не так, как всегда: «Пусть зайдёт кто-нибудь из твоих родителей в шесть часов. Точно. Так и передай. У меня и другие дела есть». А тут она сказала: «Пусть зайдёт в удобное для твоей мамы время». И была такая ласковая-ласковая, и в белой блузочке, как тогда, когда школе вручали знамя, помнишь?
