Но вот шалаш украшен. И самец отправляется в лес за самкой. Далеко идти не приходится, потому что самка сидит где-нибудь неподалеку. Еще до строительства шалашей атласные беседочницы разбиваются на пары и кочуют вдвоем около мест, где позднее будут построены «увеселительные дома».
Невеста церемонно приближается к беседке, чтобы прослушать здесь, вернее, просмотреть цветовую серенаду, потому что ее кавалер ведь не поет, а играет перед ней разными цветными штуками. Этот калейдоскоп красок пленяет его подругу лучше всяких нежных слов.
Самка залезает в шалаш или с довольно безразличным видом останавливается позади него, а самец хватает в страсти то один, то другой цветной предмет. Вертится с ним в клюве, словно безумный дервиш. Кидает, берет новую игрушку, загораясь все большим азартом и вертясь и кланяясь все энергичнее. Иногда он замирает с протянутым к ней в клюве каким-нибудь цветным лоскутом, который обычно соответствует тону ее оперения или глаз. И опять начинается демонстрация собранных коллекций.
Изо дня в день в течение многих месяцев — с июня до ноября или декабря — черная птица с увлечением играет своими цветными игрушками, часто забывая и о еде, и о питье, и о страхе перед врагами.
Если самка, которой обычно уже недели через две-три и с милым скучно в шалаше, уходит в лес, самец оставляет на минуту побрякушки и зовет ее криком, который нигде и никогда больше услышать нельзя. Это ее трогает, и она возвращается. Если нет — не возвращается, он бежит за ней, бросив на произвол судьбы и свой шалаш и все богатства, разложенные перед его дверью.
Когда шалаш заброшен, другие самцы, токующие поблизости, сначала разрушают его, а потом разворовывают цветные коллекции.
Они и при хозяине норовят их украсть, поэтому каждый владелец шалаша гонит прочь всех соседей, которые иногда навещают его. Навещают его и самки, но этих он не гонит, а хвастает и перед ними своими богатствами.
Нередко ради чужой или холостой самки он и шалаш переносит на новое место и токует там.
В сентябре — октябре уже все самки покидают шалаши и где-нибудь метрах в ста от них вьют на деревьях гнезда, разводят птенцов и выкармливают их. Самцы не принимают в этом никакого участия, а с прежним рвением продолжают играть в игрушки у своих шалашей.
Долго еще играют — до декабря, как я уже говорил. И потом, когда в конце австралийского лета они объединяются в стаи, время от времени то один, то другой самец прилетает к шалашу, у которого он так приятно провел время, подновляет его и приносит новые игрушки.
Знаменитая птица-портниха (она живет в Индии) «шьет» не ради хлеба насущного, а ради продления своего портняжного рода. Но я расскажу о ней здесь, чтобы полная получилась у нас коллекция животных-«инструменталыциков».
Когда приходит пора размножения, птица-портниха иглой и нитками сшивает края двух листьев. Игла — ее тонкий клюв, а нитки она прядет из растительного пуха.
Сделав клювом дырочку в листе, маленькая портниха продевает в нее заранее скрученную из хлопка нитку, затем прокалывает второй лист и сквозь него тоже пропускает нитку. Таких стежков она иной раз делает около десяти, прочно сшивая два листочка наподобие колыбельки. Внутри зеленой колыбельки птичка вьет мягкое гнездышко из хлопка, пуха и шерстинок.
Птицы-портнихи живут вблизи от населенных мест — в садах, на плантациях. Поселяются они и на верандах жилых домов и «шьют» свои гнезда прямо из листьев комнатных растений.
В странах, расположенных по берегам Средиземного моря, живет другая птица-портниха — цистикола. На рисовых, кукурузных полях Испании и Греции цистиколы встречаются нередко.
Весной, когда побегут с гор ручьи и зазеленеют поля, самец цистиколы начинает строить гнездо. Вначале он так же, как и индийская птица-портниха, сшивает сплетенными из паутины нитками два листа, потом внутри этих листьев вьет из пуха и войлока мягкое гнездышко и привязывает его паутинками к листьям.
Но, пожалуй, никто из птиц, зверей и насекомых не владеет так искусно изготовленными собственноручно «орудиями», как дятловый вьюрок с Галапагосских островов — маленькая птичка, похожая на воробья. Мы видели его в фильме, снятом на этих островах группой операторов во главе с известным немецким зоологом Эйбл-Эйбесфельдом.
Мы видели, как, постучав клювом по стволу дерева и внимательно выслушав его, вьюрок узнает, есть ли под корой и в древесине стóящие его внимания личинки жуков.
Мы видели, как затем, если такие личинки выдадут себя трусливой возней, он отдирает кору (нередко действуя палочкой как рычагом), находит ход древоточца и затем… затем происходит нечто невероятное! Вьюрок — не забывайте, что это всего лишь только птица, — ломает клювом колючку кактуса и, взяв ее в клюв, втыкает в отверстие, оставленное в дереве личинкой жука. Он энергично ворочает там колючкой, стремясь наколоть «червя» или выгнать его наружу из лабиринта лубяных и древесинных ходов. Часто изобретательность его бывает вознаграждена немедленно, но иногда ему приходится немало повозиться, прежде чем жирная глупая личинка покинет свои древесные покои, ища спасения от возмутительной колючки в безрассудном бегстве.
Тогда вьюрок, воткнув колючку в дерево или придерживая ее лапкой, хватает личинку.
Если колючек нет под рукой, дятловый вьюрок срывает клювом небольшую веточку, обламывает на ней сучки. Обламывает и ее саму так, чтобы было удобно ею работать.
Эйбл-Эйбесфельд привез несколько вьюрков с Галапагосских островов домой, в Германию. Они жили у него в клетке, и он наблюдал за ними. Один вьюрок, когда был сыт, любил играть, как кошка с мышкой, с мучными червями, которыми его кормили. Сначала он прятал их в разные щели и дыры в клетке, а потом, изготовив из веточки рычаг, доставал оттуда. Опять прятал и опять доставал.
Эйбл-Эйбесфельд решил узнать, врожденное ли у дятловых вьюрков умение манипулировать палочками или они этому учатся, так сказать, на практике у старых опытных вьюрков. Он вырастил молодого вьюрка в полной изоляции от других птиц его породы. Однажды ученый дал своему воспитаннику колючки от кактуса. Вьюрок долго внимательно разглядывал их. Взял одну в клюв. Но что делать с ней, не знал и бросил. Потом опять взял, попытался даже воткнуть ее в щель, но, когда увидел мучного червяка, бросил колючку и стал вытягивать его из щели просто клювом.
Позднее он все-таки научился кое-как владеть «инструментами», но держал их в клюве неуверенно и неловко и выбирал их без всякого знания дела: брал часто мягкие травинки, жилки листьев. Они, конечно, гнулись, лишь щекотали червяка, и напрасно только он с ними время терял.
