— Не-е… Тут не то! Тут не просто…
Мыслями своими он, однако, ни с кем делиться не хотел. Разглядев на свету мальчишку, он узнал его. И подумал, что пока лучше помалкивать.
У Гриньки были свои причины для путешествия. Возникли они внезапно и за несколько часов перевернули всю Гринькину жизнь.
Началось это в солнечный морозный день, в субботу. По дороге из школы Гринька встретил знакомого старичка почтальона.
— А ну-ка поди сюда! — подозвал он Гриньку.
— Письмо? — спросил Гринька.
— Не одно, — сказал почтальон, — сплясать придётся.
Гринька сплясал, схватил два конверта. На одном из них сразу узнал быстрый отцовский почерк — письмо было не ему, а бабке — и занялся вторым.
Уже сам конверт был удивительный. Таких клякс Гринька давно не видал даже в собственных тетрадках. Кляксы были фигурные, отливали чернильным золотом, и «ТУ» летел сквозь них, как меж зенитных разрывов. Строчки адреса то шли в обход клякс, то ныряли между ними, буквы то съёживались до микроскопических размеров, то разрастались так, что взглядом не охватить. И всё же Гринька понял, что это письмо не кому-нибудь другому, а ему, Гриньке. И адрес был его, и имя, и фамилия. Только почерка такого он сроду не видал. А обратного адреса не было вовсе: места не осталось.
Гринька тут же, на улице, откусил уголок конверта, просунул в него палец, разорвал и вытащил помятый листок.
Здравствуй, Гринька! Это я, Люська, тибе пишу, И вот ново я тибе пишу…
Гринька рассердился. Он думал, что это какое-то важное письмо, а оно от девчонки. Огляделся даже: не подсмотрел ли кто из ребят? Но поблизости никого не было, и Гринька стал читать дальше.
… Гринька, — писала Люська, — я узнала, что у бабки нашей карта есть на ней клад абазначен ты срисуй. Мы с Серёжкой поищем напишем тибе что найдём. Пожалуйста.
Подписаться Люська забыла. «Абазначен», «чиво», — сморщился Гринька, вертя в руках конверт. Отдирая марку, он обратил внимание на штемпель. Письмо было отправлено восемь дней назад авиапочтой. Видно, задержалось из-за непогоды, как и отцовское.
Письмо было всё-таки ерундовое. Никакой карты у бабки быть не могло. Была бы — уж Гринька давно бы проведал. И тогда поехал бы летом к отцу и сам нашёл клад. Серёжку ещё, может быть, взял бы в компанию.
Всю остальную дорогу до дому Гринька был пиратом из «Острова сокровищ».
— «Пятнадцать человек на сундук мертвеца! — во всю глотку заорал он, вбегая в калитку. — йо-хо-хо!..»
Навстречу ему кинулся Карат, оба они покатились в снег. В конце концов Гринька положил его на лопатки. Карат стал визжать и лизаться.
— То-то! — сказал Гринька, вставая и отряхиваясь.
Бабка была дома и возилась на кухне.
Гринька вытащил отцовское письмо, молча положил на стол и пошёл переодеваться.
Когда он вернулся, бабка, строгая, прямая, сидела в потёртом бархатном креслице возле кухонного стола и читала письмо. Очками она из гордости не пользовалась. Лицом, изрезанным жёсткими морщинами, она была похожа на индейского вождя. На голове не хватало только перьев в чёрных косицах.
Кроме письма, в конверте была ещё вырезка из газеты, обведённая красным карандашом. Заметка называлась «Интересный план». Вот что в ней было написано:
Всё дальше в тайгу уходит трасса линии электропередачи Турока — Олим. Наиболее сложный участок достался недавно прибывшей на трассу бригаде А. П. Коробкина. Этот участок расположен в районе так называемого Большого болота, которое считается непроходимым. Сплошная трясина тянется здесь на десятки километров. Многочисленные ключи не дают ей промёрзнуть даже в пору самых суровых морозов. Местные жители рассказывают об этих местах: «От комара, от мокреца нет спасения. Тучами летает, солнышка не видать. Выйдешь к речке, видишь — коряжина торчит из воды. Приглядишься, а это не коряжина — рога сохатиные. Он, бедняга, от мошкары спасаясь, с головой в реку залез, только рога да ноздри наверху». Изыскатели единодушно утверждают, что прохода через Большое болото нет. Проектировщики были вынуждены запроектировать линию в обход болота, что удлиняет её на 30 км. Но тов. Коробкин убеждён, что рассказы старожилов о так называемой старой дороге, якобы пересекавшей когда-то Большое болото, не выдумка. Мнения специалистов по этому вопросу разделились. Начальник экспедиции тов. Нарымский разрешил энтузиастам, которые нашлись среди топографов экспедиции, обследовать болото. Мы ещё не знаем, чем кончится разгоревшийся спор, но ясно одно: в случае успеха предложение А. П. Коробкина сбережёт государству миллионы рублей.
Прочитав заметку, Гринька потянулся было за письмом, но бабка, уже прочитавшая его, свернула листок вчетверо и положила в карман фартука. Поднялась, вытерла насухо клеёнку, принялась накрывать на стол.
Бабка у Гриньки была не простая. Обыкновенные бабушки — это матери наших матерей или отцов. А это была мать Гринькиного деда. То есть не просто бабушка, а прабабушка. И Гринька был её правнук.
На здоровье она не жаловалась и к врачам за свои восемьдесят семь лет ни разу не ходила, хотя жизнь прожила нелёгкую. После гражданской войны от всей её большой семьи осталось двое сыновей. Одного вскоре убили кулаки, второй погиб в последнюю войну где-то под Москвой. Там же остались и старшие внуки. Гринькин отец был её младший внук.
Была бабка, как дерево с обрубленными ветвями. Но корни крепко вросли в землю. Дерево не желало стать гнилой колодой.
Рассказывают, в войну в Ангодинске остались одни только женщины. Городок был совсем крохотный, больше похожий на село, не то что сейчас. И тайга тогда не отодвинулась ещё так далеко. Лесное зверьё осмелело, перестало бояться людей, и вот однажды посреди зимы на окраинную улочку прямо белым днём заявился шатун. Все от него попрятались. Голодный медведь прошёл под окнами и встретил только одну обмершую со страху бабкину собачонку. Снёс ей голову ударом лапы, сожрал — показалось мало. Тогда он залез во двор, задрал и уволок корову.
Бабка пришла с маслозавода, где тогда работала, узнала, что лишилась разом всего хозяйства, и пошла к милиционеру. Жаловаться. Милиционер был единственный на весь городок. Гриша Косых. На деревянной ноге ходил. Гриша заставил бабку написать письменную жалобу, а больше сделать ничего не мог. Бабка рассердилась. Пошла домой, сняла со стены ружьё — это была австрийская винтовка, уцелевшая с гражданской войны.
