говорит капитан, — что молодцы на баке побаиваются идти к тому судну, но я сейчас покажу вам, как можно рассеять их робость.
В нескольких шагах от бака он останавливается, поворачивается к офицерам и подает знак, что просит внимания.
— Ребята, — говорит он. — Вы видите шхуну, за которой мы гнались, и на ней сигнал: терплю бедствие. Ни одно английское судно не может к нему отнестись равнодушно, а тем более — военное. Лейтенант, прикажите спустить шлюпку, а вы, боцман, дайте свисток к отправлению. Кто хочет ехать — на шканцы!
Громкое «ура» было ответом. Матросы столпились на шканцах.
— Так вот, господа, — обращаясь к офицерам, гордо сказал капитан, — каков английский матрос. Он никого не боится, а там, где дело идет о человеколюбии, ему не страшен ни черт, ни привидение.
Когда капитан отвернулся, многие отступили, и число желающих значительно уменьшилось. Но все же их было достаточно для самой большой шлюпки на фрегате, чтобы сразиться с экипажем преследуемого судна, если б то были даже самые отчаянные пираты.
Глава III
НА БАКЕ БОЯТЬСЯ
— Что прикажете спустить, капитан? — спросил младший лейтенант командира.
— Катер, — ответил тот. — Нет нужды посылать большую шлюпку, пока мы не узнаем, в чем дело. Может быть, там больны скорбутом или еще чем-то. Паруса все развернуты?
— Прикажете отправляться доктору?
— Пока нет. Пришлось бы возвращаться за лекарством и инструментами. Но предупредите его. Катер пусть отправляется. А там мы решим, что делать. Команды катера достаточно. Нелепо ожидать враждебных действий. Мы могли бы смести их одним залпом.
— Кто командир, капитан?
Капитан вопросительно обернулся, и взгляд его упал на младшего лейтенанта. Он был известен капитану как отличный моряк, добросовестный и способный.
Офицер сразу вступил в исполнение своих обязанностей, руководствуясь соображениями более существенными, чем дисциплина. Он наблюдал, как спускают катер, и в глазах его горело нетерпение, а лицо оставалось мрачным. Другой офицер, еще моложе, тот самый гардемарин, о котором мы говорили, подошел к нему.
— Не возьмешь ли меня с собой? — спросил он.
— Изволь, товарищ, — ответил дружески тот. — Спроси только позволения у капитана.
Младший офицер подбежал к капитану, отдал ему честь и осведомился, можно ли ему ехать.
— Хорошо, — сказал капитан. — Вы можете отправляться с катером. Но почему вы вдруг вызвались?
Юноша покраснел. Но отвечать ему было уже некогда: катер спущен и готов отчалить.
— Можете ехать, — повторил капитан. — Скажите младшему лейтенанту, что я разрешаю. Вы молоды, а молодежь честолюбива. Только в данном деле, мне кажется, мало шансов на славу. На бедствующем судне вы, может быть, натолкнетесь на страдания. Но это будет для вас неплохой урок, поезжайте.
Юноша спустился в катер и сел рядом с лейтенантом.
— Отваливай! — скомандовал тот.
Катер отдалился от корабля, разрезая воду.
Положение двух судов не изменилось. Они все так же стояли друг за другом, на обоих висели паруса и время от времени хлопали о мачты, благодаря тихому покачиванию корпусов. Очертания их отражались в воде, словно у каждого рядом был двойник. Вода была гладкая, как зеркало, вследствие особенной тишины, которая подтверждала название океана — «Тихий». Катер приблизился к неподвижной шхуне. С фрегата все следили за ним и отрывали взгляд только для того, чтобы поглядеть на загадочную шхуну.
Деталей простым глазом рассмотреть нельзя: видны только белые паруса и чернеющий под ними корпус. В подзорную трубу можно различить повисший флаг, но уже не видно одинокой звезды и не понятен сигнал.
То, чего не видно, матросы дополняют возбужденным воображением. Им кажется, что на палубе множество людей. Шхуна уже доказала, что может иметь быстрый ход, и теперь, очевидно, там притворяются, если не уходят от фрегата. Команде катера не посчастливится. Иные продолжают искренне верить, что это только видение, и каждую секунду ждут, что катер пойдет ко дну, а шхуна или растает в воздухе, или помчится дальше.
Офицеры тоже столпились вокруг капитана со своими биноклями, наведенными на загадочное судно.
Вот катер подошел к шхуне. Но никого не видно из-за ее снастей. Суеверный страх, вызванный неизвестностью, овладевает и офицерами.
По мере того как катер приближается к шхуне, его команда, несмотря на испытанную храбрость, все сильнее поддается чувству страха.
— Тише, — громко командует лейтенант.
Катер замедляет ход и, наконец, останавливается.
Пытливые взгляды окидывают шхуну с кормы до носа. На палубе никого.
— Есть кто на корабле? — окликает лейтенант. Слышен отзвук — отражение голоса лейтенанта. Снова водворяется тишина. Матросы сидят, онемев от ужаса.
— Есть кто на корабле? — повторяет лейтенант, и снова ему отвечает только эхо.
Предположить, что нет ни души — нельзя: стоит лишь взглянуть на паруса. Думать, что не хотят отвечать — невозможно: флаг и сигнал достаточно красноречивы.
Лейтенант третий раз кричит во весь голос:
— Кто на корабле?
Ответа нет. Глубокое безмолвие, наводящее ужас, ничем не нарушается. Команда не верит собственным глазам.
Да полно, шхуна ли это? Не видение ли? Что это за судно, на котором поставлены все паруса и нет людей? А если есть люди, почему не отвечают? Им кричали так громко, что можно было бы разбудить мертвого.
— Весла на воду! — командует капитан. — Держи к борту!
Гардемарин повторяет команду командира. Но не успел катер двинуться, как лейтенант крикнул:
— Стой!
В ту же минуту голос его смешался с другими голосами, раздавшимися со шхуны. С палубы донеслись странные крики. Две, как будто человеческие, головы поднялись над бортом, два багровых лица, обросших волосами. Потом вырисовались два тела, тоже как будто человеческие, но покрытые ярко-рыжей, как у лисицы, шерстью. Вот они дергают веревку, крича грубым голосом на незнакомом языке, точно бранясь и отгоняя непрошеных гостей. Вдруг они прыгают вниз и исчезают так же быстро, как появились.
Гребцы перестали грести. Все затаили дыхание, напрягая слух, оцепенев, с устремленными на шхуну глазами. Слышно было, как с лопастей весел капает вода. Страх овладел всеми. Он написан на лицах, и самые испытанные матросы поражены тем, что увидели. Наконец, один нашел в себе силы пробормотать:
— Господи Боже милостивый! Что это такое, братцы?
Этот возглас нарушает безмолвие, и вслед за ним слышны голоса лейтенанта и гардемарина. Суеверный страх не распространяется на них, хотя они тоже напуганы.
Под влиянием скорее беспокойства, чем страха, лейтенант командует:
— Вперед! Живо к борту!
Нервное нетерпение сказывается в его голосе и движениях. Люди повинуются медленно и неохотно. Они знают, что оба офицера — храбрецы. Но теперь они кажутся отчаянными безумцами. Непонятно, что руководит ими.
