— Тоже десять тысяч.
— Я говорил, — воскликнул Юмурчен, — здесь живут все нойоны.
— Нет, простые охотники и оленеводы, — говорю ему.
— У вас есть деревянные чумы, у вас много еды, у вас хорошая одежда, у вас много оленей. Кто вам дал такую жизнь?
— Ленин.
— Кто такой Ленин? Тангара — бог с верхнего жилища?
Я завела Юмурчена в дом и показала на портрет Ленина. Он долго смотрел, потом сказал:
— Тень этого человека приносил нам на стойбище русский парень. Наверное, он шибко богатый, раз раздает такие чумы и оленей бедным людям.
— Шибко богатый, — отвечаю я. — У него такое огромное сердце и столько доброты, что хватит всем бедным людям на земле.
В это время загорелся электрический свет. Юмурчен упал на колени и начал шептать заклинания.
— Зачем украли детей солнца? Небесный бог Тангара рассердится и пошлет беду всем людям.
Подняла я за плечо Юмурчена.
— Не бойся, Юмурчен. Это свет души Ленина. И куда он приходит, людям становится хорошо жить. Оставайся у нас. Мы дадим тебе деревянный чум. У тебя будет работа, а сердце никогда не узнает зла.
С тех пор и живет на Быстрой реке в эвенкийском селе Юмурчен. У него семья, дети. И когда приходит праздник, Юмурчен идет в клуб и рассказывает людям, как он нашел стойбище нойонов — богатых людей и как ему свет души Ленина принес радость в жизни.
— Вот какая история, бойё, — закончила свой рассказ Авдо. — Наверное, ни в одной твоей книге такого не сыщешь…
Снег. Выбелены реки, озера, крыши домов. Икандой нарядился в белую шубу. Только дальние горы по-прежнему темнеют и от этого кажутся угрюмыми. К этим далеким сумрачным горам лежит наш путь. Как они нас примут?
У дома стоят запряженные в сани лошади. Андрей проверяет возы, хорошо ли увязаны. Он в длинных новых ичигах, серых суконных брюках. Телогрейка перетянута широким ремнем, на котором подсумок с патронами. Кожаная, видавшая виды шапка, к ней сзади пришит кусок брезента, чтобы снег не сыпался за шиворот.
К Андрею подходит Михаил. На нем чирки — кожаная обувь с короткими брезентовыми голенищами. Вылинявшая телогрейка нараспашку, шапка сбита набок, в зубах короткая трубка.
— Поторапливаться надо, — глядя снизу вверх на Андрея, говорит Михаил.
— Успеем.
Все готово. Нас выходят провожать мать, Авдо, Валентин, Федя, жена Андрея Клава.
— Сильно допоздна не ходи, — наказывает мне мать. — В серый мешочек я положила пироги с печенкой. Бери с собой.
Милые матери. Вам всегда кажется, что ваши дети голодны. И никогда вы о них не перестаете заботиться, даже тогда, когда они станут седыми.
— Сходи, бойё, в вершину Черной речки, — наказывает Авдо. — Там места добрые. Соболь любит жить.
— В морозы тозовка сильно бросает, — говорит Валентин. — Бери с собой побольше дробовых патронов. С ними вернее.
Бескорыстные люди. Чем я отплачу за вашу доброту, за ваше участие? Да есть ли на свете такая плата? От всего сердца спасибо вам, друзья.
Михаил трогает лошадей. Проходит час, и мы на таежной тропе. Со всех сторон обступил лес. Небо в серой пелене. Тускло светит солнце. Да и вообще в лесу ярких красок нет. Березы, осины и лиственницы голые. От этого лес кажется редким. Зелень пихт, елей и кедров единого тона. Единственное, что останавливает взгляд, — это рябины, которые нет-нет да и блеснут кровавыми гроздьями.
Переднюю лошадь ведет Андрей. На второй едет Михаил. В зубах у него трубка, от которой вьется сизый дымок. На третьем возу — Володя, наш ямщик, подвижный паренек.
Я замыкаю шествие. На сани не сажусь умышленно. Мне нужно набраться сил, а эта дорога — хорошая зарядка. За два дня — восемьдесят километров. Если их одолею, смело могу охотиться.
К последним саням привязаны Орлик с Назарихой. Назариху не пускаю, чтобы зря не растрачивала силы. Дорогой может попасть след соболя или сохатого. Уйдет. Орлика держу на поводке: пусть привыкает ко мне. Отпущу только на зимовье.
День помаленьку светлеет. А мы тем временем уходим все дальше и дальше в горы. На душе радостно оттого, что я снова в тайге и пришел сюда не полюбоваться природой, а поработать; хватит ли сил у меня вновь, уже в который раз, стать охотником?
Первый привал. Даем немного отдохнуть лошадям, перевязываем возы. Собаки учиняют драку. Все Найда — серая остроносая сука. Она впервые в лесу. Сунулась к Загре. Он на нее заворчал. И тотчас образовался ком из собачьих тел.
— Ничего, научится вести себя, — говорит Андрей.
Растаскиваем собак. Закуриваем — и снова в путь.
Дорога идет то марями, то косогорами вдоль речек, то хребтами. Колодины, кочки. Сани бросает из стороны в сторону. Лошадей выматывает так, что на их крупах появляется пена. Никто не позаботился, чтобы дороги почистить, а ведь по ним уходят не менее десятка бригад.
Дорога спускается в низину. Мы в глухом ельнике. Здесь все темное: темный лес, темный снег. Глухо скрипят полозья саней. Надо же быть на земле такому неприветливому месту. Андрей останавливается и знаком руки зовет нас к себе. Что случилось? Через дорогу след медведицы с медвежонком. На снегу отпечатался каждый коготь.
— Утром прошли, — определил Андрей.
Лошади пугливо всхрапывают. Собаки-первоосенки, поджав хвосты, жмутся к нам. Старые собаки, навострив уши, с тревогой смотрят в чащу. Назариха, подняв морду, нюхает воздух. Дернет поводок и замрет. Я ее не пускаю.
Андрей с Михаилом сразу как-то подтянулись, взяли с возов карабины. За свою жизнь они не раз встречались с медведями. Следы зверей шли вдоль дороги. Обоз трогается. Все настороже. Общее волнение передалось и мне. Я встречался с медведем два года назад. Осенью пробирался по горам на оленью стоянку и столкнулся на тропе. Тогда все обошлось благополучно: медведь убежал. Что будет здесь?
Мы начеку. Собаки обнюхивают следы, но бежать вперед не решаются, наконец смелеют и одна за другой уходят по дороге.
А следы медведей петляют рядом с дорогой. Звери идут к берлоге. Задержались где-то на ягодниках. Лошади прядают ушами, всхрапывают. Звери близко.
Впереди раздался лай. С десяток собак загремели на весь лес. Мы привязали лошадей. Лай взбудоражил кровь. Снимаем затворы с предохранителей. Лай усиливается. Собаки гонят зверя на нас.
Мы выходим вперед обоза.
— За деревья вставайте! — командует Андрей.
Мы встали за деревья рядом с дорогой. Лай собак все ближе и ближе. Собак и зверя от нас скрывает пригорок. У меня сильно, толчками, бьется сердце. Сжимаю приклад карабина.
Сейчас покажется медведь. Я уже представляю его неуклюжий, но ходкий бег, свирепый взгляд. Лай уже за бугром. Вскидываю карабин и держу дорогу на прицеле.
