Что касается стерляди, то ее, выращенную в пороховых баках, можно выгодно продавать для доращивания в садках – в прудах и озерах, но, главное, есть возможность возродить окскую популяцию стерляди.
Для маточного стада с немалым старанием этим летом близ Алексина было поймано двадцать половозрелых стерлядей. Теперь в «родильном доме» обитает четыре десятка здоровых и крупных рыб.
Икра, инкубированная в баках, развивается быстро. Через четыре дня из нее проклевываются еле заметные глазом личинки – в одном грамме четыре десятка рыбок. Корм для них нужен нежный – микроскопические речные существа. Их доставляют с водою из Оки и прудов. При хорошем аппетите стерлядки быстро растут. В апреле они были величиной с палец, сейчас – уже с карандаш. Уже хватают гранулы комбикорма, причем некоторые крутятся веретеном, чтобы не со дна, как в реке, а у самой поверхности схватить корм. Опускаешь мизинец в воду – рыбки начинают его обсасывать.
Требовательность к качеству воды у стерлядок умеренная. В баки вода доставляется из Оки. Конечно, ее надо обогащать кислородом – тесно живущие рыбы поглощают его немало. Никакой специальной лаборатории в цехе нет, но с рыбы глаз не спускают ни днем, ни ночью. За качеством воды (и в шутку, и всерьез!) следят по поведению большого рака, выловленного в реке и нареченного Александром Вторым. Растут стерляди много быстрей, чем в природе. Выпускать будут в реку не всех. Часть останется на развод. На третьем году при весе в двести граммов стерлядь уже нерестится.
Будем надеяться, что знаменитая окская рыба будет водиться в реке, как и прежде, «от Нижнего до Калуги», и будет она нагуливать вес в прудах и озерах.
• Фото автора. 6 ноября 1994 г.
Окно в природу
Издали кажется: Париж – это вся Франция. Но есть ведь и Франция деревенская – полевая, лесная. «Откуда эти вот елочки к Новому году?» – спросил я друзей, проходя по базарчику возле Сены. «Из лесу, вестимо…» – улыбнулся француз, восемь лет проживший в Москве. Его я попросил хотя бы на день свозить за город…
Едем на северо-запад. Середина декабря. Но никакого намека на снег. Температура – тринадцать тепла. Пейзажи – нашего октября: вдоль дороги облетевшие платаны и липы, кое-где желтые брызги кленовых листьев, но главный цвет повсюду зеленый – сверкает росою озимь, зеленеют кое-где сосны и много еще чего-то вечнозеленого.
Здешние деревеньки похожи на малые городки, но больше по сторонам ферм-хуторов – дом, сараи, коровы и овцы в загонах. Поля пустынны. Изредка видишь грачей и похожих на них ворон (в этой части Европы вороны черные). Изредка пролетают стайки скворцов. Часть из них в этих местах живет постоянно, другие прилетают зимовать из Восточной Европы.
Но вот что-то совсем особое. Желтоватые пашни черны от птиц. Признаться, даже грачей на юге никогда я не видел в таком количестве – многие тысячи! Пробегающие машины птиц не тревожат. Но стоило выпрыгнуть на дорогу – взлетели заполнившей полнеба тучей. Чибисы! Прихотливый неровный полет, крылья широкие и округлые, на голове хохолок. Чибисы. Поразительное скопленье!
В наших краях весной чибисы появляются вслед за грачами. Небольшие их стайки носятся над апрельской мокрой землей, а позже – над сырыми лугами. Тревожно-жалобный крик этих птиц – «чьи вы?» – все хорошо знают. Осенью чибисы исчезают. И вот они где собрались! Не меньше десяти тысяч птиц носится над коричнево-желтой землей. Стая колышется, как громадная сеть на ветру, разрывается, соединяется снова.
В тот же день у дороги встретили мы охотников. У одного на поясе висели трофеи – парочка белопузых хохлатых птиц. Чибисы! Во Франции наши любимцы – рядовая осенняя дичь. «Они тут гнездятся, но осенью появляются откуда-то в неимоверных количествах».
Проезжая по подернутым дымкой зимним бесснежным полям, мы еще раза три видели птичьи стаи, подобные облакам. Хотелось крикнуть: «Чьи вы?!» И если бы птицы могли ответить, то услышал бы я названия многих российских, украинских, белорусских и польских местечек, откуда в бесснежную Францию собираются чибисы на зимовку.
* * *
Лесник расстелил на столе аккуратную карту. «Вот она, наша «тайга» – семь километров на девять в излучине Сены».
Дом лесника стоит на опушке. В нем пахнет яблоками, медом, сосновой стружкой (все специально для запаха держат в комнате!). Лес подступает прямо к порогу. Сменив городскую обувку на сапоги, мы сразу же очутились в рыжих его объятьях. Вспомните иногда не опадающие на зиму бурые шубы наших дубов, и вы представите общий цветовой фон леса осенней северо-западной Франции. Кое-где темными пятнами – сосны и елки, кое-где тонкие жилки берез, все остальное бурого цвета – главные древеса тут буковые и дубовые.
– Снега эти деревья не знают?
– В 91-м в феврале выпадал. И это было событие. Но по рассказам и хроникам, раньше снега тут, ненадолго, правда, ложились каждую зиму.
Тихо переговариваясь, идем в оцепеневшем безветренном мире. Хрустят под ногами буковые орешки. Так же как в подмосковном лесу, цыкают синицы. Выстукивает старое дерево дятел, сойка истошным голосом, будто ее кто-то режет, оповестила всех о нашем приходе.
– Это тропинка к болоту. Летом ходят по ней за черникой и за малиной. А эти шары вам знакомы?
Повсюду на полянах и на опушках – похожие на огромные птичьи гнезда колонии растения-паразита омелы. Удивительно, две недели назад такие же гнезда на тополях я видел на Дальнем Востоке. Теперь то же самое – близ Атлантики.
– Птицы разносят клейкие ягоды с семенами, и омела прививается на деревьях, сосет их соки.
– А обилие папоротников?
– Влага. Папоротники любят влагу…
Кусты папоротника, все это знают, напоминают формой хрустальный фужер. Но, конечно, не природа училась красоте у стекольщиков, стекольщики вдохновлялись в природе. Папоротник по-французски – фужер.
И еще один языковой курьез. Когда пошел разговор о грибах, мой спутник все время говорил «шампиньоны», и я подумал, что только шампиньоны произрастают в здешних лесах. Оказалось, гриб по-французски (любой!) – шампиньон. А то, что у нас называется шампиньоном, французы зовут шампиньоном парижским.
– Какому грибу отдаст предпочтение посетитель здешнего леса?
– Лисичкам, – улыбнулся лесник. И пояснил: – Лисички – гриб третьесортный, но очень красивый, легко заметный, не мнется – набивай им рюкзак, не червивый, и не спутаешь с ядовитым – каждый ребенок знает лисички.
На привале около древнего дуба лесник прочел мне целую лекцию о французских лесах.
– Этот вот великан – памятник прошлого…
Когда-то Францию покрывали дубравы. Рубили их без оглядки – на строительство кораблей и домов, освобождая землю для пашен. Ценность лесов для страны почувствовали ко временам Наполеона, когда во Франции лес занимал всего лишь восемь процентов всей территории. Спохватившись, французы не только прекратили бесконтрольные рубки лесов, но и выработали стратегию их возобновления, которой неуклонно следуют два столетия. Результат впечатляющий: сегодня четверть Франции покрыта лесами.
Лесной островок, в центре которого, сидя под вековым дубом, мы тихо беседуем, охраняем особо. Он служит зеленым буфером между двумя промышленными зонами Руана и Гавра. Сюда приезжают прийти в себя от городской суеты, подышать чистым воздухом и побыть в тишине. Лес не является заповедником, из него изымается спелая древесина, тут можно охотиться, собирать грибы-ягоды. Пешком и на лошади – пожалуйста, в любое место, на машине езда ограничена. Статус «регионального парка» дает возможность, используя разные источники финансирования, развивать в прилегающих к лесу деревнях старые ремесла, производить «нефабричные» продукты, которыми некогда славились эти места…
* * *
Беседу нашу с лесником прервал заливистый лай собак. Поняв, в чем дело, мы вышли на просеку и увидели сидящих на складных табуретках охотников – ровная линия, один от другого в полуста метрах. Соблюдая правила, мы притихли и стали ждать выстрелов – загонщики «двигали» на стрелковую линию кабанов. Но выстрелов не последовало. Искушенные кабаны каким-то образом улизнули. Но это не огорчило ни стрелков, ни загонщиков. Из чащи на просеку вывалилась возбужденная охотой и обеденным сидром ватага деревенских разнокалиберных «тартаренов» с дюжиной резвых собачек. Человек с фотокамерой их вначале насторожил («зеленые» ведут в Европе кампанию против охоты), но, поняв, в чем дело, взрослые дяди темпераментно, как подростки, стали позировать, и дело дошло до веселого прицеливания друг в друга и в фотографа тоже. Испугавшись, что эта забава кончится плохо, я поспешил попрощаться со зверобоями, и они тотчас же вновь обратили излишки сил против невидимых кабанов – распорядитель охоты повел стрелков на новую линию, а загонщики, согласно стратегическим планам охоты, отправились на исходный рубеж…
