Иногда к стельной оленухе подходила какая-нибудь старая, опытная самка и самым серьёзным образом обнюхивала её, словно доктор на приёме, а будущая мама стояла тихо, покорно опустив голову.
Таинство появления на свет нового существа происходило в одиночестве и без посторонних услуг.
Почуяв приближение решающих часов, оленуха незаметно, чаще всего ночью, уходила из стада и отыскивала примеченное вчера или ещё раньше укромное место. Таким местом оказывался густой кустарник среди чистого леса, где за листвой никто не увидит лежащую ланку, а она из своего укрытия заметит всех, кто появится в редком лесу.
Никто не видит и не знает, как и когда родится малыш. Головой, мягким движением ног ланка подтолкнёт его ближе к себе и начнёт вылизывать, вылизывать без конца, пока маленькое, худое существо с выступающими мослами не устанет от долгого, но очень необходимого туалета и не потянется инстинктивно к вымени, чтобы первый-первый раз в жизни прильнуть к источнику существования…
На другой день ослабевшая ланка подымется. И оленёнок захочет встать. Будет долго и неуклюже пристраивать непослушные ножки, падать, тыкаясь волосатенькими губами в землю, но все же подымется, осмотрит сонными глазами мир под новым углом зрения и постарается опять же пусть не с первого, а с восьмого захода, но отыскать материнское вымя.
Ланка второй раз начнёт вылизывать пятнистую шубку малыша, его нос, ножки, спину; будет отгонять надоедливых мух, если жарко; будет часами стоять под пихтой, если дождь, а малыш в это время постарается переступить с ноги на ногу, пройти расстояние от морды матери до её задних ног.
Проголодавшаяся ланка заставит малыша лечь, и он послушно ляжет и подремлет, пока какая-нибудь противная зелёная муха не прожужжит в самое ухо, и он, испугавшись, проснётся и будет жмуриться, следя за полётом странного, надоедливого существа. А оленуха пощиплет поблизости траву, быстро сбегает к ручью, где горьковатая вода, и так же быстро прибежит.
Дальше начнётся жизнь на ногах. Оленёнок побредёт за матерью, и они будут ходить день, другой… пятый… Ноги малыша сделаются устойчивыми, он попробует бегать, шатаясь и расставляя копытца пошире. Их одиночество закончится в тот самый день, когда ланка почувствует вблизи своё стадо и так же незаметно войдёт в него, как и уходила.
Оленухи издали будут рассматривать свою похудевшую подругу и её пятнистого сынка или дочь. Если очутятся рядом, потянутся с добрыми глазами к оленёнку, обнюхают, дотронутся под насторожившимся взглядом матери до нежной шёрстки и отойдут, запомнив нового члена своего сообщества.
В течение мая в стаде, где ходил Хобик, все время кого-нибудь не хватало, а потом прибавилось шесть оленят, грациозно скачущих, нарядных в своих пятнистых шубках.
Что касается Хобика, то он только посматривал на малышей издали: мужской этикет не позволял проявлять излишнее любопытство. Но когда однажды, проходя мимо сонного оленёнка, мамаша которого отлучилась, он перехватил его испуганный взгляд, фукнул, остановился и как-то издали, вытянув шею, приблизил к маленькому свою рогастенькую голову. Оленёнок округлил глаза, съёжился, а Хобик гордо выпрямился и, равнодушный, даже надменный, зашагал дальше.
Точь-в-точь как тот рогастый, занятый своими делами самец, когда-то испугавший Хобика возле солонца.
А тем временем стадо уходило выше, к перевалам.
Днём олени отдыхали, укрывшись где-нибудь в чаще малинника, сыто вздыхали и старались удержать около себя слишком резвых одногодков и тянувшихся к самостоятельности вилорогих старших. Эти последние понемногу обретали горделивую осанку, все чаще независимо вскидывали морду с костяным украшением над твёрдым лбом и раздували ноздри.
Утренняя и вечерняя зори для оленей считались рабочими. Они все без исключения паслись, облюбовав какую-нибудь сладкотравную поляну, а набив животы, ощущали неодолимую потребность отыскать солонец и тогда шли по тропам на голые осыпи или к границе луга, чтобы насладиться острой солёной водой из-под камней или полизать оставшиеся с осени куски каменной соли, когда-то сброшенной для них лесниками.
Если не удавалось отыскать солонец скоро, олени готовы были идти и ночь. Потребность эта, похожая на жажду, заставляла их вновь и вновь процеживать сквозь зубы грязь на тех местах, где в давние времена лежала соль, грызть корни деревьев, когда-то пропитавшихся солью, пробегать большие расстояния. Виновата в этом была сладкая трава высокогорья.
Остаток ночи животные спали, выбрав место с труднопроходимыми подходами.
Хобик боялся ночи почти так же, как одиночества. Он не отходил от своей доброй охранительницы, ложился возле, поджав ноги и вдыхая её запах.
Трудно себе представить молодняк без матерей и старых опытных оленух. Так же трудно, как детей человеческих, лишённых семьи и близких. Ничем не могли защитить оленухи своих маленьких. Природа отказала им в средствах защиты. Разве отбить копытом дерзкого шакала или голодного дикого кота! Но зато та же природа наделила их исключительным чутьём, слухом и зрением, быстрыми ногами, способными унести оленей со скоростью легкового автомобиля. Убежать, скрыться — вот та главная наука, которую денно и нощно преподавали взрослые оленухи своим подрастающим детям.
Хобик был способным учеником, но со странностями.
Он довольно хорошо усваивал уроки жизни, тем более что осенью прошлого года перенёс кое-какие неприятности. Шрамы на его спине напоминали об атаке дикого кота, а открытые пространства — о когтях орла, падающего с неба. Но в поведении Хобика проскальзывала явная раздвоенность ощущений. Вдруг он шёл навстречу опасности. Дружил с каким-то шалым медвежонком. Давался человеку и потом долго носил на себе его запах.
Хобик быстро рос и мужал на глазах.
Шкурка его, потемневшая с приходом весны, сделалась похожей на цвет кофе с молоком, только живот и ноги оставались чуть светлей. Щетинились усы, вырастали острые, уже раздвоившиеся рога; он все чаще застывал в позе горделивого вызова, а когда баловался, то делал такие высокие прыжки, что оленуха не сводила с него зачарованного взгляда. Как он бежал, гордо и красиво выбрасывая ноги, широкой грудью раздвигая кусты и заламывая рогастую мордочку назад! Как виртуозно и легко перескакивал через камни, ямы, как задиристо искал шутливой драки со сверстниками. Столкнувшись как-то с парочкой енотовидных собак, он вдруг раздул ноздри и, отшвырнув острым копытом траву, бесстрашно скакнул на них, целясь рогами. А потом гнался, упоённый боем, а возвратясь, долго округлял неостывшие жаркие глаза и фукал, всем видом своим показывая, что способен не только пугать приёмную мать своим неразумным поведением, но при необходимости и защищать её.
