Скрипнула от мороза старая ель, филин поднял тяжелые веки, зеленым кошачьим взглядом обвел поляну… И вдруг из кустов с легким шорохом выкатился косой. Филин резко повернул голову, неслышно снялся с дерева. Камнем упал на спину зайца, и помчал косой ушастого по лесу, стал отчаянно петлять, пытаясь сбросить страшного седока. Теперь спасение зайца только в прыжке, Чтобы удержать русака, филин одной лапой когтит его спину, другой — за деревья цепляется, точно якорь бросает. Выдержит якорь — пропал косой. Но случилось, по-иному, собрал русак последние силенки, сделал отчаянный прыжок в сторону — филин кубарем скатился в сугроб. Что поделаешь! Не всегда в лесу везет хищнику. Бывает и у него осечка!
Ушастый разбойник выскочил из сугроба, отряхнулся, расправил крылья и бесшумно, как ни в чем не бывало, уселся на дубовый сук до утра стеречь тишину зимнего леса.
Однажды везли мы с отцом из леса на салазках дрова. Смеркалось. Вдруг тишина огласилась громким отчаянным хохотом: «Ха-ха-ха, ху-хуу!» Я вздрогнул от страха и поскорее прижался к отцу. А он положил тяжелую руку мне на плечо и успокоил:
— Не бойся! То ночной пугач-филин свадьбу справляет. Веселится на всю округу!
Лесник Фрол Захарович Ветров, Захарка — так все величали его, в девяносто лет вышел на пенсию, поселился в деревне Маковке и славился на всю округу своими рассказами.
Повстречался я с ним раз у колодца, куда, по народному преданию, лиса на водопой ходила, и услышал такую историю.
— Про лису говоришь… А вот какой случай однажды выдался. Ну прямо как в басне «Ворона и Лисица»… Я сам тому свидетель…
Бежала, значит, лиса-огневка по опушке. Вдруг слышит, в ельнике больно вороны переполошились, раскаркались… Прямо как на базаре: кричат, спорят о чем-то, ругаются!
Плутовка остановилась, призадумалась: уж очень высоко примостились носастые. Достать их мудрено. Прокралась кума на соседский лужок. Легла на спину. Растянулась. Мертвой, значит, прикинулась.
Вскорости воронам надоело каркать. Кончился, видно, их базар, Снялись и по разным сторонам полетели. А одна в аккурат на ту лужайку села. Глядит и дивуется: лиса долго жить приказала!
Каркнула носастая во все горло. Оповестила, И мигом к ней товарки пожаловали. На неподвижную лисицу глаза пялят, дивуются. А та ни ухом, ни хвостом не шелохнет. Дохлая, да и только!
И тут одна серая набралась храбрости. Села прямо куме на хвост и давай его теребить.
А плутовка только того и ждала. Глаз прищурила, примерилась… и цап-царап ворону! Да, вишь ты, у лисы промашка вышла. В басне-то ворона без сыра осталась, а тут — без хвоста!
Маленькая повесть
Есть в нашем доме мальчик. Зовут его Андрейка Воробьев. С виду самый обыкновенный. Но, пожалуй, на всей нашей улице не найти человека более любознательного, чем он.
Андрейку интересует все на свете: и почему идет дождь, и откуда солнечный зайчик берется, и куда летят журавли…
Весной Андрейка гостит у деда в деревне. Дедушка у него лесник и знает про разные чудеса в природе. А когда Андрейка возвращается в город, то рассказывает мне обо всем, что видел и слышал. Однажды, наслушавшись его рассказов, я решил записать некоторые из них…
Дедушка Макар живет в деревне Таганьково. Дом у него просторный, а на крыше резной петух. За домом сад, поле…
Поле черное, а над ним пар. Днем пар белый, а по вечерам голубой.
— Так полюшко дышит, — заметил дедушка. Нагнулся, взял горсть земли, понюхал и говорит; — Пахнет талой водой и шальным ветром!
Солнышко припекает все жарче и жарче. На дворе лужи по ночам не замерзают; к лесу не подступиться — утонешь в мокром снегу. Глянешь вверх, а на высоких липах кричат, хлопочут грачи. Ремонтируют старые гнезда, строят новые…
Идем мы с дедушкой через поле, а навстречу нам трактор. Издали он похож на большого жука. Гудит, стрекочет, тянет за собой железный гребень — борону. Зубья у бороны острые-острые, а от них по земле полосы идут, будто поле причесывают.
С каждым днем все светлее становится. По полю важно расхаживают грачи с желтыми носами, а вдоль забора трава зеленеет.
Дедушка Макар распахнул дверь, вышел на крыльцо:
— День-другой, прилетит трясогузка, и лед тронется!
Сперва я не поверил ему; при чем туг птица?! Как-то прибежал на реку, гляжу — вода ожила. Кипит, бурлит, ломает сизые льдины. На реке — шум, треск. А одна храбрая птица перелетает с льдинки на льдинку и радостно посвистывает: «Пи-лик, пи-лик!» Хвост у нее длинный-длинный, все качается вверх-вниз, вверх-вниз.
Ребята на другом берегу хлопают в ладоши и кричат:
— Ледоломка! Ледоломка!
Значит, дедушка прав оказался; прилетела трясогузка и хвостом лед разбила.
А на другой день я выбежал в сад зарядку делать и заметил на коньке крыши трясогузку. Подкрался ближе и рассмотрел птицу хорошенько. Юркая, беленькая, на длинных тонких ножках. На груди — черный фартук. На голове — черная шапочка. Весело пропела свое: «Пи-лик, пи-лик!» — поздоровалась. И давай по крыше бегать — мух ловить на угреве. Быстрая, ловкая, стремительная, полет у нее плавный, волновой.
Ходили мы с дедушкой по лесу, устали и сели отдохнуть не пенек. Дедушка мне сказку про петуха начал рассказывать: «Жил да был в нашем селе петух Золотое Перо…», а березы да осинки склонились над нами и слушают.
Вдруг мне прямо на лоб: кап-кап-кап… Уж не дождик ли? Вскочил я, поднял глаза кверху, а у березы кто-то сучок обломил. Вот оттуда, из ранки, и капало.
Подставили мы с дедушкой под капель ладони и давай березовый сок собирать.
Попробовал я его не язык, а он сладковатый и пахнет сырой землей.
— Сок — березкины слезы, — сказал дедушка. — Видно, прошел мимо лось, да рогом сучок и обломил.
Дедушка порылся в карманах, достал веревку и перевязал сучок. Березка сразу успокоилась, перестала плакать. А к вечеру мы пришли и замазали рану глиной. Пусть березка живет долго-долго.
Залез я на пригорок. Глянул вниз, а там все желтым-желто. Целая лужайка цветов. И все горят, словно огоньки.
— Дедушка! Кто их зажег?
Оказывается, солнышко. Проснулось оно чуть свет. Заиграло в траве, высушило росу. Обрадовались трава теплу да и загорелась огоньками.
Я нагнулся, сорвал один цветок и протянул его дедушке. Он взял его в руки, понюхал и сказал:
— Мать-и-мачеха — первый цветок весны…
— Почему его так прозвали?
— По листу. Сверху у него лист гладкий и холодный — мачеха. А снизу теплый и покрыт мягким пушком — мать. Вот и выходит: мать-и-мачеха!
— А где же листья?
— Пока их еще нет. Отцветут цветы — и листья вырастут.
— Мать-и-мачеха не ядовита?
— Нет. Цветок этот добрый, полезный. Если простудишься и кашлять начнешь, солнечный огонек тебя вылечит. Заваривай как чай и пей на здоровье!
Небо голубое, а по нему плывут белые как снег облака. Воздух пахнет тополиной смолой и почему-то арбузными корками.
Самое скворчиное время!
Но сколько раз я ни вставал спозаранок, сколько ни прислушивался к птичьим голосам, так скворцов и не видел.
А как-то подул теплый ветер, показалось солнце, и откуда-то сверху послышался тихий, протяжный свист.
«Неужели скворцы?» — Я глянул вверх и заметил на березе пять черных птиц. Они неподвижно сидели на ветке у самой вершины. Потом переполошились, закричали, быстро снялись с дерева и полетели к реке. А спустя полчаса снова пожаловали к нам в сад. Стали проверять свои прошлогодние квартиры, выбрасывать из них сор, куриные перья. Но что такое? Один черный непоседа-скворец места себя не найдет. С опаской поглядывает то на меня, то на свой дом на березе, а внутрь заглянуть побаивается.
«Может, там кто поселился?» — подумал я. И правда, вскоре из летка показалась темная мордочка. Я схватил палку и постучал по стволу:
— Вылезай-ка живей!
И тут из скворечника выпрыгнула белка. Взвилась по стволу кверху, перепрыгнула на другое дерево — и ускакала. Пусть незваная гостья в лесу живет. Там, в ельнике, ей места хватит.
Дедушка сказывал мне, что прежде в Чугреевом бору медведи, волки водились. А теперь одни лоси, лисы да зайцы. И все-таки раз мы про волка вспомнили. Пошли на Марьино болото за клюквой. Кругом пусто, голо. В ложбинках еще снег не растаял. Осины сиротливо чернеют тонкими ветками. И вдруг из-под мягкой замшелой кочки будто фонтан плеснул: перед нами маленькое деревце, все в розовых и лиловых цветах.
Я протянул руку и только хотел сорвать цветок, как дедушка меня предупредил:
