Я протянул руку и только хотел сорвать цветок, как дедушка меня предупредил:
— Стой, егоза! Отравишься!
— Как так?
— Да это ж волчье лыко. Цветы и кора его ядовиты.
Постояли мы с дедушкой, полюбовались цветами и пошли дальше. А по дороге он мне и говорит:
— Вот ушел серый разбойник, а память по себе в лесу оставил — волчье лыко.
Наш дом стоит недалеко от реки. Ледоход прямо из окна видно.
Нежданно вода вышла из берегов, затопила овраг, низину, и тут на островке я заметил какого-то зверька.
А вода с каждым часом вес прибывает и прибывает — того гляди, островок затопит. Прибежал я к дедушке, кричу:
— Заяц тонет!
Он вышел на крыльцо, нахмурился:
— Ну и дела! Спасать надо косого!
Отвязал лодку, и поплыли мы к острову. А зверек взъерошился, спина дугой, да как мяукнет.
— Вот так заяц! — удивился дед. — Да это же наш кот Серый!
Не успели мы причалить, как Серый прямо мне на колени прыгнул. Весь мокрый, худой! Трется о плечо, мурлычет… Подгребаем мы к берегу, а кот как вырвется у меня из рук, как сиганет в кусты. Только его и видели!
— По весне куда кота не заносит! — усмехнулся в усы дед. — И в Назарьево за двадцать верст. И в лесную глушь… Теперь вот… на остров!
А вчера залез я на тополь, глянул на реку — островка и след простыл. Кругом одна темная вода.
В конце апреля прогремел гром и пошли теплые частые дожди. Лес умылся и будто помолодел.
Иду я с дедушкой по узкой тропе и вдруг у старой ели увидел большой муравьиный дом.
— Как муравейник весну встречает? — спросил я.
— Снимает с макушки снежную шапку, — ответил дедушка. — Солнышко выглянет — он шапку долой. В лесу еще снег под елками лежит, а муравейник уже макушку греет…
— А что за дом у муравьев? — поинтересовался я.
Оказывается, высотный. Сколько в нем этажей, коридоров, лестниц! Только печки не хватает. Так вот что муравьи придумали: строят свой дом под деревом. Солнышко пригревает ствол, а от него, как от печки, тепло идет… Дерево и есть муравьиная печка. Вот какие умные строители муравьи!
Взял я с полки книжку русских сказок. Сел на крыльцо и стал картинки рассматривать. А дедушка меня и спрашивает:
— Ну-ка, скажи, почему медведя с ульем рисуют?
— С ульем, — усмехнулся я. — Очень уж косолапый мед любит…
— Так, так… — дед огладил усы. — А белку да ежа — с грибами?
— Тоже ясно, — не сплоховал я. — Осенью звери себе на зиму запасы делают. Грибы, яблоки, орехи собирают…
— Дело говоришь! А вот почему зайца — с барабаном?
«Ну зачем косому барабан? — размышлял я. — Ведь всем известно, что он такой трус, каких свет не видывал. Я не раз замечал, как ребята в колхозном саду зайца гоняли. Приметят издали: свистнут или в ладоши хлопнут, а он бежать со всех ног. Только пятки сверкают!»
По правде сказать, так я ничего толком и не ответил.
И тут дедушка выручил меня:
— Помнишь, на прошлой неделе гроза прогремела?
— Помню.
— А ночью морозец завернул. Сковал землю твердой ледяной коркой, Все ходят по дороге и падают. Гололедицу ругают. И к косому беда пришла: воды не напиться — лужи льдом подернулись; и поесть нечего — трава к земле примерзла. Вот заяц и смекнул! Пора в ход задние лапы пускать. Прыгнет на лед и давай барабанить по нему до тех пор, пока до воды не достучится. С тех пор и прозвали косого барабанщиком весны. Даже на картинках художники часто рисуют его с барабаном!
Лес за рекой большой, дремучий. Сколько раз я в нем плутал, а потом смекнул: где корова мычит, где овца блеет, где собака лает — там и деревня наша.
Однажды мы с дедушкой далеко в чащу зашли. Уже смеркаться стало.
— А ну-ка, сказывай, где наш дом? — спросил дедушка.
Поглядел я — места незнакомые. Прислушался: далеко-далеко собака лает, точно кто в бочку кашляет. Видно, пес старый.
Я, не раздумывая, махнул рукой:
— Вон там. Там собака…
Дедушка замер и приложил к уху ладонь. А потом как рассмеется:
— Да вовсе это не пес!
— А кто же?
— То лесной петушок — белая куропатка токует.
И тут дедушка Макар как свистнет, как заухает филином.
А лесной петушок будто захлебнулся разом. Смолкла его песня, и сделалось тихо-тихо.
Мы зашагали к деревне. Оказалось, дом наш совсем в другой стороне. Ошибся я малость, зато услышал, как токует белая куропатка.
Возвратился дедушка Макар с Сороти, принес полный кукан рыбы. А мы с Петькой в чижа играли, Я обрадовался, подбежал к нему:
— Где ты, дедушка, ловишь?
— В реке! Где ж еще?
— А мы вчера где только не закидывали: и у плотины, и у старых ветел, и у черного омута — и все впустую.
— Так ничего и не поймали?
— Дна пескаря. Коту на завтрак!
— А какая наживка у вас?
— Обыкновенная… И на червя, и на хлеб, и на ручейника пробовали…
— Так, так, — кивнул дед. — Наживка, выходит, отменная…
— Да разве дедушка скажет! — махнул рукой Петька. — Это ж его тайна!
— Тайна? — Дед Макар брови нахмурил и приказал: — А ну, ступайте за мной!
Подошли мы к реке, остановились на пригорке. Глянули по сторонам, а отсюда все дали как на ладони.
Над Соротью, точно малые самолеты, летают белые чайки, Голову вниз опустили, рыбу высматривают.
— Видите? — дед указал на птиц.
— Ну и что? Чайки как чайки…
— А знаете, почему они в том месте кружат?
— Рыбу выглядывают, — не сплоховал Петька.
— Верно сказано. Значит, где чайки кружат, там всегда мальки хороводятся…
— Мальки-и-и, — усмехнулся Петька. — Зачем они нам?
— Да постой ты, воробей! Понятие иметь надо. Где мальки собираются, туда и красноперый голавль путь держит. Нет-нет и полосатый окунь объявится. И зубастая щука пожалует…
— Выходит, тебе уловистое место птицы указывают! — догадались мы.
— А как же! Замечу я то местечко, сяду в лодку, подплыву не спеша. И рыбачим вместе. У чайки глаз верный!
Бегут, журчат в оврагах ручьи. С крыш, с заледенелых сосулек полилась на землю капель. В деревне стало звонко-звонко, точно у каждой калитки повесили колокольчик. Смотрю, на дорогу села желтогрудая птица. Скок-поскок, перепорхнула на вербу, оглянулась и пропела: «Синь-синь-синь сиии…»
Я тоже посмотрел вокруг. И правда, все голубое и синее: и небо, и пушистая верба, ивнячок. Даже опушка вся голубая от цветов пролески.
Птица посидела, покачалась не вербе и снова пропела: «Синь-синь-синь сиии…»
— Верно, овсянка! — сказал дедушка. — У апреля голубые глаза!
Вдоль дороги, что спускается к оврагу, растут кусты орешника. Ветки голые, без листьев, обвешаны желтыми сережками.
— Лещина зацвела! — говорят в деревне. Откуда ни возьмись налетел ветер. Качнул сережки — и по воздуху поплыло желтое облачко. Покачалось-покачалось и опустилось на дно оврага.
Когда ветер затих, я сам решил пустить желтое облачко. Нагнул ветку и отпустил. Дедушка Макар стоял напротив и сделался желтым — и брови, и усы, и борода. Так его облачко разукрасило.
Дедушка стряхнул золотую пыльцу. Растер в ладонях, понюхал: медом пахнет. Значит, осенью урожай на орехи будет.
Бежал я через поле на почту. Письмо деда опустить. Вдруг откуда-то сверху долетел звон бубенчиков. Я поднял голову и остановился. Во все глаза стал смотреть в небо и в самой вышине приметил темную точку.
— Жаворонок! — прошептал я.
Птица опустилась ниже и повисла в воздухе, трепеща крыльями. Она радовалась светлому апрельскому дню, солнцу, весне.
Я заслушался и чуть не позабыл про письмо.
Зябкий ветер сорвал с моей головы фуражку, нагнал серые тучи, и… птица исчезла.
Я пошел дальше, а песня жаворонка все звенела и звенела у меня в ушах.
— Чего такой веселый? — спросила меня на почте тетя Надя.
И я ответил ей:
— Бубенчик в поле прилетел. Жаворонок!
Чибисы — полезные птицы. Очищают луга от вредных жуков и слизняков. За это их и прозвали в деревне луговиками.
— Санитары лугов, значит! — смекнул я.
— И санитары, — сказал дед, — и храбрецы!
— Как так храбрецы?
— Погоди… Скоро сам убедишься.
Я не больно поверил словам деда, да, признаться, и о чибисах забыл. А как-то пошел с дворнягой Пиратом на прогулку. Спустил пса с поводка, он от радости прыгнул мне на плечи, лизнул нос и помчался кругами по лугу. Спугнул с гнезда чибисиху, — и тут произошло настоящее сражение. Чибисы сбились в стаю и обрушились на собаку. Стали кружить над Пиратом, громко хлопать крыльями и кричать гнусавыми голосами.
