Это были самые безобразные дома в мире, и на каждом из них можно было прочесть затаенное намерение владельца потерпеть год-другой, а затем отправиться в какое-нибудь другое место.
Город украшали, и то непреднамеренно, лишь ряды насаженных для тени деревьев, изуродованных тем, что стволы их были выбелены, а ветки подстрижены.
Единственным сколько-нибудь живописным зданием в городе был хлебный элеватор. Он не выдавал себя ни за греческий храм, ни за швейцарское шале, а просто-напросто — за большой, грубый, честный хлебный элеватор. В конце каждой улицы открывался вид на прерию, с ее фермами, ветряными водокачками и длинными рядами изгородей из терновника. Здесь было чем полюбоваться. Серо-зеленые изгороди, крепкие, толстые и высокие, пестрели золотистыми плодами, негодными для еды, но более желанными здесь, чем дождь в пустыне, так как эти плоды были красивы и, свешиваясь с длинных жестких веток, радовали утомленные безобразием глаза.
Попав в такой город, только и думаешь, как бы поскорей из него выбраться. Так думал, по крайней мере, один путешественник, застрявший в нем на два дня поздней зимой. Он осведомился о местных достопримечательностях. Чучело белого выхухоля под стеклом, старый Бэкки Буллин, скальпированный краснокожими сорок лет назад, и трубка, из которой однажды курил Кит Карсон, показались ему недостаточно достопримечательными, и он решительно повернул к покрытой снегом прерии.
Среди многочисленных собачьих следов ему бросился в глаза след большого кролика. Он спросил прохожего, водятся ли в городе кролики.
— Не думаю. Я никогда ни одного не видал, — был ответ.
Рабочий с мельницы ответил то же самое. Но мальчик с пачкой газет сказал:
— В степи они кишмя кишат и то и дело забегают в город. Да не дальше, как на огороде Си-Калба, за грядкой с дынями, живет большущий кролик — здоровеннейший детина и весь рябой, словно шахматная доска.
«Здоровеннейший детина» был не кто иной, как Боевой Конек. Однако он не жил на огороде Калба, а только заходил туда иногда. Он засел в своем открытом на запад логовище, потому что поднимался сырой восточный ветер. Логовище это находилось на восток от Медисон-авеню. Увидев незнакомца, кролик принялся наблюдать за ним. До тех пор пока человек держался дороги, Джек был спокоен, но дорога заворачивала на север, а человек почему-то свернул с нее и направился прямо к нему. Тогда Джек встревожился. Как только незнакомец оставил проторенный путь, кролик выскочил из-под прикрытия и понесся поперек равнины на восток.
Бегущий от врага кролик обыкновенно покрывает восемь-десять футов каждым прыжком. После каждых пяти-шести прыжков он прыгает вверх для разведки, взвивается высоко в воздух, чтобы подняться над травой и кустами и хорошенько осмотреться. Неопытный кролик прыгает вверх после каждых четырех скачков и теряет много времени — разумный скакун довольствуется одним скачком вверх через каждые восемь и девять, этого вполне достаточно для наблюдения. А Боевой Конек получал все необходимые сведения, взвиваясь вверх после двенадцати скачков, а каждый скачок его покрывал десять-двенадцать футов. След, который он оставлял за собой, отличался еще одной особенностью. Другие породы кроликов и зайцев круто задирают хвост на бегу и не касаются им снега. Когда бежит большой северный кролик, его хвост висит. У некоторых он направлен вниз и таким образом часто оставляет черточку на снегу позади отпечатков ног. Блестящий черный хвост Боевого Конька был необычайной длины и при каждом скачке оставлял на снегу длинный след — настолько длинный, что одного его было достаточно, чтобы отличить след Джека от следа любого другого кролика.
Многие кролики не испугались бы, увидев человека без собаки, но Боевой Конек помнил о том, как обжег его однажды выстрел из ружья, и, подпустив неприятеля на семьдесят пять шагов, пустился бежать, низко держась над землей, к забору. Перебравшись через забор, он полетел, как низко стелющийся ястреб, пока не достиг, на милю дальше, одного из самых тайных убежищ, в котором и залег, предварительно подпрыгнув и осмотрев местность.
Но не долго он отдыхал. Двадцать минут спустя его большие чуткие уши уловили четкий звук — хрусть, хрусть, хрусть, — скрип человеческой ноги по снегу. И, вскочив, он увидел человека с блестящей палкой на этот раз уже гораздо ближе.
Боевой Конек выскочил вон и пустился к забору. Ни разу он не позволил себе подпрыгнуть вверх для разведки, пока не отделил себя от неприятеля решеткой: излишняя, впрочем, предосторожность, так как человек видел только след и кролика даже не заметил.
Между тем Джек несся все дальше, расстилаясь над землей и остерегаясь новых врагов. Он знал теперь, что человек напал на его след, и давнишний инстинкт, унаследованный от борьбы с куницами, заставил его сделать петлю. Он подбежал к отдаленному забору, обогнул его и побежал по новому направлению, пока не достиг другого своего логовища. Он всю ночь был на ногах и рад был бы отдохнуть теперь, потому что солнце ярко сияло. Но едва он успел слегка обогреться, как снова мерное «хрусть, хрусть, хрусть» возвестило о приближении врага, и снова Джек понесся вдаль.
Пробежав полмили, он остановился на холмике и, убедившись, что человек все еще идет за ним, старательно запутал следы. Затем он пробежал мимо своего любимого логовища, возвратился к нему с обратной стороны и улегся на отдых, уверенный, что окончательно сбил неприятеля с толку.
Не так скоро, как прежде, но все же вот оно опять: хрусть, хрусть, хрусть.
Джек проснулся, но не двинулся с места. Человек продолжал идти по следу. Джек незаметно выскочил из засады, сознавая, что имеет дело с необычайно хитрым врагом. Человек и кролик обходили по большому кругу область, принадлежавшую Боевому Коньку, и находились в эту минуту в полумиле от фермы, где жил большой черный пес. Это была ферма, знаменитая чудесным дощатым забором с так удачно расположенной лазейкой для кур. Кролик вспомнил это место и обрадовался: здесь он много раз одерживал победу, здесь одурачил большую борзую.
И Боевой Конек открыто помчался через снежную равнину к забору черного пса.
Куриная лазейка оказалась забитой. Кролик, озадаченный, поискал другой ход, но безуспешно. Завернув за угол, он вдруг увидел открытую настежь калитку. За калиткой на куче досок лежал большой черный пес и безмятежно спал. Куры сидели тесной кучкой в самом теплом уголке двора, а домашняя кошка брезгливо перебегала от амбара к кухне. Боевой Конек остановился у калитки.
Черная фигура его преследователя ползла по снежной равнине. Джек, спокойно подпрыгивая, вбежал во двор. Длинноногий петух, вместо того чтобы заниматься собственными делами, увидев кролика, громко закудахтал. Лежавший на солнце пес поднял голову и встал. Джеку грозила смертельная опасность. Недолго думая, он припал к земле, обратившись в серую кочку. Сделано это было искусно, но он все же расстался бы с жизнью, если бы не кошка. Невольно, сама того не сознавая, она спасла его. Черный пес сделал три шага к кролику, хотя и не заметил еще, что он здесь, и заградил собой единственный выход со двора. Но тут из-за угла дома появилась кошка и, вскочив на подоконник, свалила с него цветочный горшок. Этой неловкости было достаточно для нарушения вооруженного нейтралитета, существовавшего между ней и псом. Она бросилась бежать к амбару, а известно, что при виде бегущей кошки всякий пес приходит в ярость. Они промчались в тридцати футах от кролика. Не успели они исчезнуть, как Джек повернулся и, не сказав даже: «Спасибо тебе, киска!», выскочил из двора и пустился вдоль накатанной дороги.
