Как-то раз в тени нашего домика мы занимались разбором и сортировкой крохотных улиток. Был полдень, и лес был залит мощными потоками солнечного света; сверкающие зеленые и золотые мухи сновали в воздухе, неизвестные птицы монотонно перекликались на неведомых языках, и кэрри из курицы с рисом аппетитно булькало на огне, источая ароматный парок. В такие минуты тропический лес словно залит слоем тишины высотой в четыре фута.
Вот почему мы с Альмой мгновенно подняли головы, услышав доносившуюся из домика Каприаты слабую возню. Мы подождали, прислушиваясь. Потом услышали тихие-тихие звуки — словно лилипутская собачка с аппетитом грызет косточку. Как можно осторожнее мы вылезли из-за стола и стали подкрадываться к двери домика согласно заранее разработанной стратегии наступления. Хруст прекратился, послышался шорох, и что-то как будто двинулось с места. Альма в этот момент уже заглянула вовнутрь и принялась отчаянно размахивать руками. Я подобрался поближе и тоже заглянул в домик. Поначалу я ничего не заметил, потом что-то там зашевелилось.
На полу сидела маленькая ящерка вида Gonatodes ocellatus, которых местные жители окрестили «собачками». Она была красновато-коричневая с ярко-желтыми полосками и пятнышками, обведенными черным, у нее были черные как смоль лапки и громадные золотые глаза. Это было само по себе прелестное и забавное существо, но нас поразило другое: своими острыми зубками этот малыш вцепился мертвой хваткой в черного скорпиона, который был в длину не меньше и куда объемистее самого охотника. Впрочем, оба воина терпели адские мучения: ящерка отгрызала хвост скорпиону, а тот старался не остаться в долгу. В тот момент, когда мы появились на поле боя, силы примерно уравновесились, а так как скорпион уже лишился своего наиболее опасного оружия (с тыла, так сказать), то я рискнул схватить обоих драчунов разом.
В мгновение ока они выпустили друг друга и вцепились в мою руку, так что мне удалось стряхнуть их только резким, сильным движением. Ящерица звучно шлепнулась на покрытую мхом стену и словно прилипла к ней. Мы, не мешкая, завладели скорпионом и стали подбираться к ящерице, но она и не подумала удирать в какую-нибудь трещину, а повернулась к нам и оскалила зубы! Я попытался ее схватить, но она свирепо вцепилась мне в руку. Никогда мне не приходилось видеть маленьких ящериц, которые бы так себя вели. Меня поразила ее смелость, и, хотя она не могла укусить больно своими мелкими зубками и слабенькими челюстями, мне пришлось повозиться, пока я ее отцеплял, чтобы не повредить ее непрочную шкурку. Ящерка была не только бесстрашная, а еще и умница — сначала она незаметно бочком отступала в сторонку, а потом нырнула в глубокую трещину стены у самого пола. Мы заглянули туда — она сидела, припав к земле, и грозно разевала пасть.
Мы сломали длинный прут и попробовали выдворить ее оттуда, но ящерка отступала все дальше и глубже, поэтому мне пришлось, пока Альма тихонько подгоняла ее прутиком, обежать вокруг дома и сторожить у щели, откуда она могла выбраться наружу. Стена утопала в густой траве, а внизу скопилась куча сухих громадных листьев: я принялся расчищать эту кучу, чтобы добраться до щели. Тут я неожиданно нащупал рукой что-то очень теплое. На ощупь оно и смахивало на лысую голову человека с повышенной температурой, хотя мне, признаться, не приходилось в жизни сталкиваться с таким редким явлением. Но вот кончик прута, которым орудовала Альма, высунулся наружу и зашевелился среди травы. В ту же минуту нечто вынырнуло из глубины — это была небольшая головка с подрагивающими ушами и парой любопытных черных глаз; высунувшись наружу, она обнюхала прут. Потом опять скрылась. Я не успел ни опомниться, ни сообразить, кто это был, когда зверек вылез из укрытия и оказался весь на виду.
Зверь был маленький, округлый и крепко сбитый. Он протрусил по площадке на цыпочках, чихая, тряся головой и хлопая ушами — точь-в-точь как поросенок. Он был облачен в панцирь и оказался броненосцем Tatusia novemcincta, хотя по виду совершенно не походил на свои изображения в книгах.
Я спохватился и бросился в погоню, но зверек и не думал удирать: он завернул за палатку, негромко похрюкивая себе под нос. Я опрометью помчался за ним — прошло не больше двух секунд, — а малыш как сквозь землю провалился! Я стоял в нерешительности, озираясь и соображая, куда он мог подеваться, пока прямо в меня не полетела земля, с силой выброшенная из палатки. Я нырнул под походные раскладушки, протискиваясь на животе туда, где «тату» с непостижимой скоростью углублялся в мягкую почву под стенкой палатки. Альма примчалась на помощь, я завопил, чтобы она перехватывала его снаружи, но зверек в считанные секунды выбрался из палатки и трусцой направился через площадку, так что Альма не успела его перехватить. Малыш взбежал по трем ступенькам к двери домика Каприаты, приостановился и негромко, испуганно и пронзительно хрюкнул. Оказывается, Каприата со связкой хвороста уже вернулся в домик через заднюю дверь.
Теперь «тату» был с трех сторон окружен врагами, а все остальные пути для отступления перекрывали каменные стены. Он застыл в недоумении, затем галопом поскакал прямо на меня, остановился, на минуту стряхнул презренную трусость и принял мгновенное решение. Развернулся, как гоночный автомобиль на гаревой дорожке, и ринулся в дыру, из которой вылез вначале. Не успели мы опомниться, как он уже протиснулся между стеной и большим камнем и был таков. Мы расчистили все пространство вокруг дома и откатили несколько больших камней, пока не докопались до скального основания. Но хотя было слышно, как маленький беглец похрюкивает и скребется где-то внизу, нам так и не удалось ни увидеть его, ни добраться до его убежища. Я не очень-то огорчался, честно говоря: за те минуты, что он был у меня на глазах, я понял, какое это славное, безобидное маленькое существо, а жизнь у него и без нас ужасно беспокойная, полная неожиданностей.
Кэрри к тому времени превратилось в нечто совершенно несъедобное. В джунглях все самое интересное случается как раз в обеденное время.
Гора Арипо сложена известняком, породой, которая с виду кажется очень прочной и плотной. В сущности, так оно и есть. Только вот к воздействиям погоды известняк гораздо чувствительнее, чем любая другая порода. Известняк неплохо растворяется в дождевой воде, которая в атмосфере отчасти насыщается углекислым газом и приобретает свойства слабой кислоты. По этой причине дождь может воздействовать не только на поверхность известняка, но и на его самые глубокие слои, проникая туда по трещинам и щелям. Трещины постепенно увеличиваются, их стенки разъедает вода, и, в конце концов, с течением времени под землей образуется лабиринт, подобный сотам в улье. Разумеется, в тех странах, где льют проливные дожди и в воздухе много углекислого газа, процесс идет гораздо быстрее. Вода постепенно просачивается, протекает все глубже, образуя небольшие подземные полости и ручейки. Ручейки в свою очередь собираются в подземные потоки, реки и озера, продолжая разрушать известняк и образуя все более обширные полости. В результате под твердой на первый взгляд поверхностью земли во всех направлениях разбегается прихотливая сеть пещер, коридоров, пропастей, сифонов и колодцев.
