Ознакомительная версия.
– Нет, Семён, не проси. В другой раз помог бы, а нынче нет.
– Ну как знаешь. Обойдёмся и без тебя. Я, если хочешь, стаю-то уже подсмотрел.
– Это где же? – спросил Егор, надеясь, что Семён укажет ему совсем не то место, о котором он думает.
– А на болоте. Ничего стая-то. Волков пять, не мене. Наследили столько, что и не разберёшься. Ничего, до всех доберёмся, никуда не уйдут.
Всё было правильно, стая была его, и теперь, когда над ней нависла опасность уничтожения, Егору оставалось надеяться лишь на ум и сметку волчицы. Уж кто-кто, а эта битая-перебитая как-нибудь да вывернется, думал он.
В деревне только и разговоров было, что об облаве. Раньше об этом никто и не думал, охотятся охотники, и пусть себе охотятся, а теперь все как сговорились, передавая из дома в дом слухи о приготовлениях.
В чём тут причина – над этим не надо было ломать голову. Летняя потрава взбудоражила всю деревню. Четырнадцать овец зараз – такого не помнили даже старики, и сейчас все горели только одним желанием – чтобы охотники не упустили стаю. Многие вызывались идти в загонщики, а те, у кого были ружья, готовились стать стрелками.
Догадывались ли деревенские, чью стаю они собираются обкладывать, нет ли, но никто ни с какими расспросами к Егору не приставал. Должно быть, боялись, что получится как с Петькой. Про свою стычку с ним Егор сказал только жене, но, как выяснилось, и другие знали обо всём, и это, наверное, удерживало любопытных от желания поговорить с Егором.
А пока суд да дело, у охотников ничего не клеилось. Они уже больше недели гонялись за стаей, но обложить её никак не могли. Волки уходили из всех ловушек, и Егор не мог без смеха смотреть на то, как каждый день охотники, обвешанные катушками с тесьмой и флажками, тянутся ни свет ни заря к лесу, а под вечер приходят домой с пустыми руками. Грешно было радоваться, глядя на это, – четырнадцать-то овец волки положили не у чужого дяди, но Егор не мог ничего с собой поделать. И чем дольше тянулись неудачи охотников, тем больше крепла у него уверенность в том, что волчица не дастся Семёну и его людям. Может, они и убьют одного-другого волка из стаи, а волчица не дастся. Сам-то сколько с ней мучился, пока взял, а уж эти… Не по себе валят дерево.
Но среди этой грешной радости всё чаще приходила тревожная мысль, что как бы после смеха не пришлось поплакать. Председатель-то не на шутку взялся за дело. Сказывают, даже отругал Семёна, мол, валандаешься, а толку никакого. Да и не будет толку, видно же. Ну ещё раз отругает, а дальше что?
А дальше то и случилось, чего Егор опасался: нагрянул председатель. Егор сидел за самоваром, когда увидел его в окошко. И хотя давно ждал этого, спервоначалу чуть не свалял дурака – хотел спрятаться в другой комнате, а жене сказать, чтобы соврала: нету, дескать, Егора, ушёл куда-то. Да, слава богу, опомнился и даже рассмеялся вслух, представив, какую дурость чуть не сморозил.
– Ты чего это? – спросила жена, которую удивила такая весёлость Егора.
– Да так, смешное вспомнил. Иди лучше гостя встреть.
Председатель не отказался попить чайку, спросил про жизнь, про дела, а потом сразу сказал:
– А я к тебе на поклон, Егор. Выручай. Замучился Семён с этой стаей, каждый день бегает, язык высунув, а всё попусту. Подсобил бы, а?
– Подсобил бы! А как подсоблять-то, Степаныч? Я тебе летом-то не сказал, а теперь куда уж деваться: мои это волки-то!
– А то я не знал! Ты думаешь, председатель у вас дурак, ничего не петрит? Да я как посмотрел тогда, как ты нос в сторону воротишь да в землю глядишь, так всё и понял.
– Понял, а сам говоришь: подсоби. Я ведь их своими руками поил и кормил, а теперь стрелять?
– А что делать, Егор? Ей-богу, не хотел тебя трогать, думал, Семён сам управится, а вишь, что получается. Волчица твоя водит Семёна за нос, как хочет. Так можно всю зиму пробегать. Дорого встанет, Егор.
– Да не могу я, Степаныч, не могу! Если б не волчица, и разговоров бы не было, а волчицу не могу.
– Выходит, пусть и дальше овец режет? А платить за них кто будет? Ты, что ли? Я за те полтонны с колхозниками до сих пор не рассчитался. И так на трудодень с гулькин нос получают, а тут ещё и волков корми из своего кармана! Ты всё равно как маленький, Егор! – Председатель побарабанил пальцами по столу и сказал отчуждённо: – Ладно, от тебя толку, я вижу, не добьёшься. Как был ты бык, так быком упрямым и остался. Не хочешь – не надо. На тебе свет клином не сошёлся, найду других охотников, а волков мы всё равно застрелим.
– Во-во, застрелим! Ты сейчас как тот из райцентра. А кто мне про кровь говорил, что она, мол, у всех красная?
– Да ты что хрен с редькой равняешь! – рассердился председатель. – Ну говорил. Так это вообще, а если тебя за горло берут, радоваться что ли? Не дожили мы ещё до этого, чтоб без крови-то.
– И не доживём. Говорят-то все правильно, а как яму другому выкопать – сразу и оправдание найдут.
– Не то говоришь, Егор, не то! Тебя послушать, так и жуликов и бандюг всяких надо по головке гладить. Вот опять же случай расскажу. На фронте был, в Белоруссии, в сорок четвёртом году. Пошли мы в разведку, шесть человек. Языка надо было взять, хоть ты зарежься. Через фронт перебрались, вышли к какой-то деревеньке. Притаились, смотрим, есть там немцы или нету. Ну зашли в одну избу, а там две бабки и ребятишек куча. И что насторожило, смотрят на нас, как на врагов каких. Что за чёрт, думаем. Знаем же, как везде встречали, плакали от радости, а тут шарахаются. Стали спрашивать, что да почему. И что ты думаешь? Оказывается, ходят в деревню наши солдаты и отбирают у всех продукты. А у людей у самих есть нечего. Какие такие солдаты, спрашиваем, откуда? Никто не знает. Ходят и всё. Ну ладно, думаем. Потолковали между собой, как быть. У нас задание, языка надо взять, да разве оставишь всё так? Решили узнать, что за солдаты. Сутки сидели в кустах за околицей, под вечер, глядим, идут. Двое. Солдаты как солдаты, в погонах, с автоматами. Ну подпустили поближе, а потом – «хендэ хох!». А они в нас из автоматов. Пашке Белову руку прострелили. Взяли мы их, конечно. Не таких брали. Раскололись они быстренько. Оказывается, дезертиры. В лесу в землянке жили. А жрать-то надо, вот деревенских и обирали. Расстреляли мы их тут же, у околицы. Ничего не побоялись, хотя за самосуд нас могли в трибунал упечь. Я к чему рассказал: кровь-то мы тогда тоже пролили, и не чужую, свою, да разве ж это кровь, Егор?
– Ну ты и повернул, Степаныч!
– Я повернул! Это ты повернул. Мне никакой крови вовек бы не нужно, и волки твои не нужны. Пусть бы бегали, так они скотину ведь режут. Василий на днях сказал, у конюшни волчьи следы видел. Заберутся в конюшню, такого натворят, что и не расхлебаешь. Ладно, пойду я. Тебя, как вижу, не свернёшь. Передумаешь, скажи мне или Семену. Прохлаждаться нам некогда, облаву так и так надо делать. Попрошу Андрея Вострецова из Новинок, чтоб помог. Не хуже тебя охотник.
Ознакомительная версия.
