спине и хвосте у нее топорщится, а хвост она слегка отгибает в сторону так, чтобы враг переоценил его размеры. Уши у кошки прижаты к затылку, уголки рта оттянуты, а нос наморщен. Она издает особое металлическое грудное урчание, которое время от времени переходит в пресловутое «шипение», то есть в сильные выдохи, в момент которых гортань расширяется, а зубы оскаливаются. Эта демонстрация сама по себе носит оборонительный характер и чаще всего наблюдается, когда кошка неожиданно для себя оказывается морда к морде с большой собакой и не успевает убежать. Если собака, пренебрегая этим предупреждением, приблизится к кошке, та не побежит, а бросится в нападение, едва ее враг переступит определенную «критическую черту». Она вцепится в морду собаки, кусая и царапая ее в самых чувствительных местах, целясь в глаза и ноздри. Если же собака проявит нерешительность, кошка обязательно воспользуется этим и убежит. Иначе говоря, такое краткое кошачье нападение имеет целью выиграть время для бегства. Однако существует ситуация, когда нападение, следующее за этой сгорбленной позой, может оказаться серьезным и длительным — я имею в виду кошку, защищающую своих котят. В этом случае она бросается навстречу врагу, когда их еще разделяет значительное расстояние, двигаясь весьма своеобразным галопом, чтобы все время подставлять противнику грозный бок. Реальные ситуации, когда применяется этот боковой галоп с подвернутым хвостом, чрезвычайно редки, но его можно часто наблюдать у играющих котят. У котов мне приходилось видеть это движение только во время игры, так как не существует ситуации, при которой они могли бы воспользоваться им для реальных целей. У кормящей же матери-кошки такое нападение боком означает абсолютную готовность пожертвовать собой, и в этих случаях кошка практически непобедима. Мне приходилось видеть, как огромные псы, передушившие на своем веку немало кошек, перед такой атакой бежали, поджав хвост. Эрнест Сетон-Томпсон чрезвычайно выразительно описывает очаровательный и, без сомнения, вполне реальный эпизод, когда в Йеллоустонском парке кошка-мать обратила в бегство медведя и гналась за ним до тех пор, пока он в ужасе не вскарабкался на дерево.
Угрозы, которые предшествуют драке между двумя кошками, и особенно котами, носят совсем иной характер, но не менее внушительны и интересны для наблюдения со стороны. Животные стоят друг против друга на вытянутых ногах, но спину почти не горбят и боком не поворачиваются. Они стоят нос к носу, ворча и завывая (звуки эти, несомненно, всем знакомы), и хлещут хвостами. Если не считать этого движения хвостом, коты удивительно долго сохраняют полную неподвижность — иногда по нескольку минут. Каждый старается сломить боевой дух противника, действуя по принципу «кто дольше выдержит». Все прочие движения, и особенно продвижение вперед кота, берущего верх, производятся очень медленно. Наступающий кот продвигается за один прием на один-два миллиметра, продолжая жутким голосом выпевать угрозы в самую морду противника, и может пройти очень много времени, прежде чем вспыхнет молниеносная драка, слишком стремительная для человеческого глаза. В рассказе «Королевская Аналостанка» Сетон-Томпсон так ярко описал весь сложный церемониал драки двух котов, что я этого здесь делать не буду, чтобы не впасть в плагиат.
Еще один тип угрожающих движений, связанный не с демонстрацией силы, а с вынужденным смирением, можно наблюдать, когда кошка не в силах больше выносить ласковых поддразниваний хорошо знакомого ей человека. Этот тип заторможенных угроз, сопровождающихся знаками покорности, чаще всего можно наблюдать на кошачьих выставках, где животные оказываются в непривычной обстановке и вынуждены терпеть прикосновения судей и других не знакомых им людей. В этих случаях испуганная кошка припадает на все четыре лапы и постепенно вжимается в пол. Уши у нее угрожающе прижаты к затылку, а кончик хвоста злобно подергивается. Если ей совсем не по себе, она испускает негромкое ворчание. В таком настроении она ищет укрытия и бросается под шкаф, за батарею центрального отопления или — излюбленное место, куда спасаются пациенты из семейства кошачьих в ветеринарных лечебницах, — вверх по дымоходу. Если рядом подходящего укрытия нет, кошка прижмется к стене и ляжет на бок. Ту же позу она примет на столе жюри кошачьей выставки. Поза эта означает готовность бить передними лапами. Чем сильнее испуг животного, тем больше оно ложится на бок, пока наконец не занесет лапу и не оскалит зубы, готовясь перейти к действию. Если страх еще более усилится, эта реакция толкает кошку на последний отчаянный способ самозащиты — она перекатывается на спину, обращая против врага все оружие, каким располагает.
Такой тип поведения часто наблюдается во время судейского осмотра на кошачьих выставках, и самые опытные владельцы кошек удивляются спокойствию, с каким искушенный судья относится к этим угрозам маленькой хищницы, продолжая невозмутимо трогать животное, которое поднимает лапу для удара и заводит яростную горловую песню. Но хотя кошка совершенно четко заявляет: «Не трогай меня, не то я начну всерьез царапаться и кусаться!», в критический миг она все-таки не нападает или же в крайнем случае действует своим оружием лишь вполсилы, ибо тормозящие системы, приобретенные «послушным» ручным животным, способны выдержать даже такое жестокое испытание. Другими словами, кошка вовсе не разыгрывает дружелюбие, с тем чтобы в удобный момент начать царапаться и кусаться, а, наоборот, пускает в ход угрозы, чтобы избавиться от невыносимых (с кошачьей точки зрения) приставаний судьи, но привести эти угрозы в исполнение она не может.
Вот почему я не вижу, как можно приписывать «коварство» кошке — животному, которое выражает свои чувства с предельной ясностью. Единственное объяснение, какое я могу найти этому незаслуженному обвинению в адрес домашней кошки, не слишком лестно для рода человеческого или по крайней мере для его прекрасной половины. Даже не склонный к антропоморфизму наблюдатель, высоко ценящий боевой дух зрелых котов, не может не признать, что мягкое изящество их движений, характерное не только для домашних кошек, но и для всех кошачьих, действительно напоминает грациозность, присущую женщинам определенного типа, который — в этом и заключается суть моего логического построения — абсолютно недоступен нашему пониманию, пониманию бедных мужчин, но в то же время очень нас привлекает, а потому воспринимается нами как опасный! Именно этот тип женщины, идеально воплощенный в Кармен, навлекает на себя со стороны мужчин те обвинения в лживости и коварстве, которыми переполнена мировая литература, и, по моему глубокому убеждению, кошек называют коварными только потому, что многие женщины, не менее грациозные, чем они, действительно заслуживают такого эпитета.
Глава двадцатая
Животное, наделенное совестью
