Он покачал фонарём. Керосина на донышке. Пещера отпадает.
Обследовав стенку на другой стороне ручья, Саша решил выбираться наверх.
Он начал было карабкаться в одном месте, но вернулся. Неудобно. Подумал. Написал записку: «Нахожусь от приюта на северо-восток километра три, во впадине с отвесными стенами. Если через два часа не приду, выручайте. Нужна верёвка. Архыз вас приведёт». Привязал записку к ошейнику, сказал «иди», и овчар помчался на оленью тропу. Он-то пройдёт! А сам стал взбираться в другом месте.
Если бы он видел, кто ждёт его наверху…
2
Козинский бродил по этому району в надежде отыскать пещеру, где уже побывал однажды. Удобное и безопасное для него логово. Но он сбился, запутался среди звериных троп.
Оставшиеся мясо и соль Козинский увязывал вместе со спальным мешком, а скатку эту и котелок забрасывал себе за спину. Неудобная ноша. Будь проклят воришка-медведь, утянувший привычный рюкзак!
Достаточно поплутав по лесам и распадкам на подступах к Эштенскому нагорью, беглец рискнул подняться выше, чтобы с высоты оглядеться и вспомнить, где пещера. Он ступил на каменистое плато, покрытое мхом, редким щетинником и кустами вереска. Прошёл к высшей точке на местности и… очутился перед обрывом.
Это был тот самый обрыв, у подножия которого буквально из-под земли незадолго до этого вылез удивлённый лесник Молчанов.
Его появление Козинский проморгал. И только когда Архыз, а за ним и Саша стали подниматься к оленям, они очутились в поле зрения беглеца. Он быстро лёг на землю. И здесь люди!
В следующее мгновение он узнал Молчанова. Теперь Козинский неотступно следил за Сашей. Проводил до оленьей тропы, понял, что лесник не рискнул спуститься за оленями, наконец догадался, что Молчанов в ловушке. Он так и не мог понять толком, как лесник очутился в коварной впадине и зачем таскает в руках неудобный фонарь? Стрелять в него? Мог, конечно, спокойно уложить мальчишку, было за что, но тратить патрон, привлекать внимание… Когда же Саша отослал Архыза и стал одолевать стену, Козинский понял, что недруг его сам идёт в руки.
Перегнувшись у края стены, браконьер с любопытством наблюдал за действиями Саши.
Скатку и винтовку Козинский оставил в кустах, перебрался метров на двадцать в сторону и оказался точно над Сашей. Огляделся, выбрал камень побольше. Не надо никаких выстрелов. Опустит сверху камень — и все. Отыщут голубчика не скоро. Да что скажут, когда отыщут? Несчастный случай…
Саша взбирался очень медленно и осторожно. Карабин висел у него за спиной, фонарь — на боку.
Стена не везде подымалась отвесно. Сланцевые и известняковые столбы, разрушенные временем, осыпались, кое-где стояли уступами. Встречались выемки, полочки, карнизы. На них росли кусты вереска, калины и самшита. Иногда нависала какая-нибудь плита, и Саша с опаской косился на неё, а одолев, лёгким толчком сваливал непрочную преграду вниз. Самый верх стены зарос березняком и жестколистным падубом. Его прочные ветки свисали вниз. Браконьер сидел в этих кустах, и, когда Саша запрокидывал голову, чтобы посмотреть, много ли ему осталось ещё, он подавался назад. Пусть залезет повыше, падать красивей…
Вниз Саша старался не смотреть. Хоть и не очень высоко, а все же неприятно. Пустота.
Подъем не получился строго вертикальным. Иногда Саше приходилось идти по карнизу пять — семь метров в сторону, где открывалась более удобная лестница. Тогда менял место и Козинский. Саша поднимался все выше. Вот между ним и верхом стены осталось шесть, пять, наконец, четыре метра…
Ещё остановка и короткий отдых. Внимательно осмотрев стену, Саша увидел в двух шагах левей метровой ширины полочку, а над ней нависшую глыбу. Когда-то отсюда вывалился камень и сделалась ниша. Отдохнуть в ней, посидеть? Нет уж, надо вылезать, наверху спокойней. Он распластался по стене, запрокинул голову и… застыл в этой неудобной позе.
Прямо над ним, широко расставив ноги в потрёпанных кирзовых сапогах, стоял Владимир Семёнович Козинский. На носках сапог блестели отполированные железные набойки. Саша отлично разглядел по три шурупа на каждой набойке. Шляпки у них стёрлись. Всего-то метра полтора от его широко расставленных напряжённых рук.
Молчание. Саша не отводил глаз от спокойного, даже холодного лица браконьера, а сам с горечью думал, что снять карабин ему не удастся. Не успеет. Для этого надо хоть немного отвалиться от стены назад, вскинуть руку. Как тогда удержишься?
Козинский усмехнулся. Носок левого сапога ритмично подымался и опускался, словно отсчитывал время, которое осталось жить Молчанову. Раз, два, три, четыре… Наверное, он все-таки увидел в глазах юноши испуг, это развеселило его. Козинский наслаждался своим положением вершителя судьбы.
— Дайте руку, — хрипло сказал Саша, как сказал бы любому человеку, обязанному помочь другому в беде.
— А может, лестницу? Или верёвку?
Голос не сулил ничего хорошего. Саша понял это и ещё раз коротко глянул влево, где каменная ниша. Единственное спасение… Он снова задрал голову, а сам переставил ногу левей и осторожно передвинулся.
— Стоять на месте! — Козинский угрожающе поднял камень. — Бросай карабин!
— Я не могу, — сказал Саша. — Руки заняты.
— Ах, не можешь! Ну ладно, полетишь вместе с карабином. Так сказать, при исполнении служебных обязанностей. Но прежде поговорим минуту-другую. Надеюсь, ты понимаешь, что заслужил?
Саша молчал. Он прикидывал, успеет ли увернуться от камня. Или сорвётся? Если бы преступник хоть на секунду отвлёкся, обернулся, что ли…
— Так вот, Молчанов, по твоему доносу я получил пять лет. Ты мне сломал жизнь. И моему сыну тоже. За тройку поганых оленей. За сотню рублей. Теперь за мной охотятся, как за диким зверем, я не могу появиться в своём доме, не могу увидеть семью. А все из-за тебя. Ты просишь подать руку? Да я потом прокляну себя, если это сделаю! Я поступлю иначе. Ты понимаешь? Вспомни последний раз свою мамашу, погляди на небо и…
Саша молчал. Лицо его побелело, глаза гипнотизировали человека наверху. Снизу Козинский казался непомерно высоким и каким-то странно вытянутым. Большие ноги, а над уменьшающимся туловищем маленькая голова. Динозавр, вставший на дыбы.
Вдруг беглец сказал:
— Если я тебя вытащу, даёшь слово написать прокурору, что оболгал меня перед судом и все такое? Говори. Быстро говори, мне надоело!
Не сводя с Козинского глаз, Саша облизал пересохшие губы. Он слышал, как гулко билось его сердце. Всей грудью прижался он к стене, хотел войти в неё.
Он сказал:
— Если я подымусь, то первое, что сделаю, это отправлю тебя под конвоем.
