Мы шли к главному корпусу.
— В нашем интернате учатся одни девочки, — объясняла Юросова. — Из разных концов страны. Разные племена, и это, вы понимаете, трудно. Вот веранда — бараза. А это боксы, в которых воспитанницы держат книги и тетрадки. Портфелей у них нет.
Мы вошли в класс. Грохнули стулья. Два десятка темнокожих девочек с любопытством таращились на меня.
— Это наш гость, девочки, — сказала Юросова. — Он хочет узнать, как мы учимся. Сделаем вид, что его нет… Итак, сегодня после уроков мы идем на шамбу. Могут остаться только те, кто выпускает рукописный журнал. Что ты хочешь спросить, Джоана?
— Откуда приехал наш гость?
— Так же, как и я, из России.
Легкий вздох пронесся над столами.
Я понял, что молчать дальше нельзя.
— Я прилетел из Ленинграда, — сказал я, — у нас сейчас зима, холодно. Ребята носят теплые пальто, шапки и варежки. Играют со снегом.
И тут я допустил ошибку. Я спросил, предвкушая неведение:
— А знаете ли вы, что такое снег?
Девочки молчали.
— Кто из вас видел снег?
Юросова улыбнулась.
— Кто видел снег, поднимите руки.
И… поднялся лес рук. Двадцать девочек стояли, каждая с поднятой рукой. Я растерялся.
— Вы видели снег? Ах да… в кино… Или на рисунках в книгах… Я говорю правильно?
Девочки заулыбались.
— Кили!.. Кили!.. — закричали они.
Юросова отдернула занавеску. Далеко на северо-западе в туманной дымке синела горная цепь.
— Там, за горами, посреди степи стоит Килиманджаро, — сказала он. — Все наши девочки бывали у его подножия. Они видели вечный снег на его вершине.
Грянул звонок. Юросова громко и отчетливо произнесла:
— Первый урок у нас сдвоенный. Пишем без перерыва контрольную по математике.
Шуршала бумага. Поскрипывали стулья. Двадцать девочек напряженно всматривались в листы, которые раздала им Юросова.
Я ждал, что они примутся решать задачи, что над столами склонятся курчавые головы и в такт задвигаются пальцы с шариковыми ручками.
Ничего подобного не происходило. Девочки рассматривали листы. Время от времени то одна, то другая что-то отмечали в них. И только!
Я вышел в проход между столами.
Никто никаких задач не решал. Воспитанницы рисовали кружки!
Посмотрит девочка на лист, где записаны задачи, пошевелит губами и обведет цифру кружком.
Удивительная контрольная!
С трудом дождался звонка, а когда Юросова собрала работы, спросил:
— Что они делали? Вместо того чтобы решать задачи, рисовали!
Юросова засмеялась.
— Вы хотите спросить, что они обводили кружками? Те ответы, которые считали правильными. Мы здесь не требуем от школьников, чтобы они решали задачи, а предлагаем с каждой задачей или примером набор ответов. Скажем: «Сколько будет 5×5?» Четыре ответа: 36, 12, 25 и 0. Правильный ответ ученик должен обвести. Вот и все. Собираем листы и ставим оценки.
— Пятью пять — двадцать пять. Сколько вы мне за это поставите?
— А что у вас было по математике?
— Пять.
Я произнес это с гордостью. Юросова перевела, девочки, толпившиеся вокруг нас, засмеялись. Я удивился:
— А что?
— Пятерка здесь — не очень высокая оценка. Сколько ты получила за прошлую контрольную, Сари?
— Шестьдесят.
— Немного… А ты, Джулия?
— Сто.
— Вот это другое дело! Сто — высшая оценка.
Девочки, посматривая на меня, заговорили наперебой.
— Они спрашивают, как вы вообще учились в школе?
Я смутился. Мои отметки по сравнению с теми, что получают эти темнокожие девчата, выглядели, конечно, нелепо. Четыре — это что-то вроде «очень, очень плохо».
— Скажите им, что я учился вполне удовлетворительно.
Мы сидели на баразе и смотрели, как опускается за горы сиреневое солнце. Синие тени ползли по двору. Из открытых окон школьного клуба доносилась песня.
— Это репетиция самодеятельности… — сказала Юросова. — Вы никогда не видели африканские народные танцы? О, они изумительны! Только для того, чтобы понимать их, надо знать, что значат отдельные движения.
От дерева, которое росло около огорода, отделилась маленькая горбатая тень. За ней вторая… третья… Животные пробежали по земле и скрылись среди грядок.
— Кто это?
— Обезьяны. Надо сказать девочкам.
Юросова ушла, и скоро на шамбе послышались визг и веселые крики. Заметались белые блузки. Потом они приблизились. Девочки со смехом вошли на баразу. Двое тащили мешок. В нем что-то стонало и билось.
— Поймали! Поймали!
— Кого?
— Молодого бабуина.
Девочки стали спорить, что делать с обезьяной. Одна из девочек что-то запальчиво говорила. Остальные ей возражали.
— Нкелигве, вон та девочка, предлагает выпустить обезьянку. А другие считают, что бабуина надо посадить на цепь. Он будет кричать и отпугнет остальных!
Мешок с обезьяной унесли.
— Как ни странно, девочки здесь обычно равнодушны к животным, — сказала Юросова. — В школе нет живого уголка. Никто никогда не приносил на занятия ни одного зверька. А ведь я помню, у нас в Орле это просто бедствие. То ужа в класс принесут, то воробья.
— Это потому, что у нас зверь или птица — редкость. А тут их еще хватает! Ведь ваши дети из деревень, а деревни в саванне…
Юросову послали по делу в мужскую школу, и она предложила сопровождать ее. Мы шли узенькими улочками Кидоги. Ни мостовых, ни тротуаров. Поверх глины зола. Коричневые куры с ожесточением купаются в пыли. Вдоль улицы — каменные домики, по-тропически распахнутые настежь, без дверей, без стекол. Около домов на веревках белье, на крылечках шумные полуголые дети.
— Эти дома построило для бедняков правительство, — сказала Юросова.
Мужская школа была тоже в новом здании, только вместо огорода вокруг ее корпусов был разбит сад. Под огромным многоствольным фикусом играли в футбол мальчишки. Пятнистый мяч шурша носился по песку. Половина игроков была обнажена по пояс, остальные играли в майках. На груди у одетых были нарисованы львы.
— Симба! — вопили одетые, тесня противника.
Полуголые защищались.
— Симба!
Юросова ушла, а когда вернулась, сказала, что директор приглашает меня на урок рисования.
Урок начался, я попросил слова.
— Ребята, — сказал я. — У меня просьба: сделайте рисунки, которые я мог бы отвезти в Ленинград. Русским ребятам будет очень интересно увидеть Африку такой, какой ее знаете вы. Рисуйте то, что больше всего вам знакомо…