убивали ее на месте. Многое из добытого на охоте скармливали Холодильнику, хотя он и так был сыт и еще не успел переварить то, что ему скормили раньше.
Вторым по величине был такой же ленивый огромный зверь, который жил в белой комнате с белой ямой, в которую Люди часто залезали, чтобы полить себя водой и натереть вонючей пеной. Я хорошо помнил эту яму и эту пену. Меня тоже в нее сажали, когда принесли. Наверное это был какой-то обязательный обряд инициации.
Ма называла зверя, живущего в белой норе, Стиралка. Он рычал немного громче Холодильника и всегда был зол, когда не спал. Его кормили съемными шкурами, которыми Люди привыкли прикрывать свои голые тела и которые часто меняли. Также Ма насыпала ему в пасть странный белый песок, издающий резкий запах. Стиралка наверняка хотел настоящего мяса, но сам не мог его добыть, потому что был не в состоянии сойти с места. Я видел, как у него в брюхе вертятся шкуры, которые ему скормили. Стиралка злился, время от времени отплевываясь водой и отвратительной пеной. Ма сыпала ему в пасть новую порцию белого песка, клала в брюхо другие шкуры, но Стиралка все равно оставался недоволен и голоден. Честно сказать, я бы тоже был недоволен, если бы меня кормили тем, чем его…
Стиралка, как и Холодильник все время сидели на одних и тех же местах не двигаясь. Они просто не умели ходить. С Холодильником я старался не ссориться, в нем всегда лежала еда, а вот Стиралку несколько раз вызывал на бой. Ходил перед ним, выгнув спину горбом и завывая, но он не реагировал на меня. Только негромко рычал, а потом надолго засыпал до следующей кормежки.
Здесь жили и звери поменьше: Пылесос и Швейная машинка. Пылесос умел бегать и ловить добычу, а Швейная машинка, хоть и не была огромной и смирно стояла на том месте, куда ее ставила Ма, но злобность ее была очевидной. Достаточно было посмотреть, как она свирепо щелкает своим единственным голодным зубом. Хоть Ма время от времени и давала ей пожевать тонкие шкуры, которые осторожно подсовывала прямо под её острый зуб, Машинка нахально охотилась за ее пальцами, пытаясь прокусить их. Она злобно стрекотала, как сорока в перепалке с сородичами. Я не слишком боялся ее, но близко на всякий случай не подходил.
Маленькие звери Кофемолка, Фен и Телефон меня совсем не пугали. Они, хоть и шумели, но никогда меня не трогали. Люди твердо удерживали их в своих лапах, а с Телефоном даже часто разговаривали. Удивительно, что маленький, плоский зверь Телефон умел отвечать им человеческим голосом. Видимо он был чрезвычайно умным и способным, раз так легко запоминал их труднопроизносимые слова. Когда Телефон уставал разговаривать с Людьми, он пикал, трещал и жужжал сам по себе. Мне он напоминал птиц моего лесного дома…
Люди любили жить в тепле. На них не капал дождь, и ветер не выдувал тепло из их жилищ. Огромные, прозрачные как лед на реке, "глаза" стен, через которые можно было увидеть внешний мир, назывались Окнами. Я полюбил сидеть и смотреть сквозь них. Где-то далеко внизу я видел маленьких Людей, ползающих по дорогам. Тогда мне представлялось, что я сижу на облаках и смотрю на них, как наши предки смотрят на нас с Радуги. Я начинал казаться себе великим и могучим, как мой отец Огненный Кот, который смотрит с небес и видит каждую живую душу на Земле.
Больше всего я любил играть с Вероникой или Никой, как ее называли Ма и Па. Я никогда не думал, что смогу как малыш бегать за бумажкой от конфетки, привязанной к ниточке. Если бы я рассказал об этом в племени Фура, надо мной бы насмехался весь лес! Вожак стаи, а ведет себя, как двухмесячный котенок! Но я ничего не мог с собой поделать. Когда бумажка, ведомая рукой Ники, проползала перед моим носом, лапы сами дергались схватить ее, а зубы укусить. Это было какое-то затмение. Я не мог удержаться, прыгал и скакал, делал сальто, вертелся волчком, махал в воздухе всеми четырьмя лапами, упав на спину, а Ника звонко смеялась и повизгивала от удовольствия. Нам хорошо было вместе. Спал я у Ники в ногах на ее лежаке, называемом Кроватью, иногда она случайно пинала меня ночью во сне, но я не обижался. Что взять с ребенка? Я просто переходил на другое место и снова засыпал.
Это было удивительно — перестать ощущать опасность. Так странно и расслабляюще. Ты мог заснуть в этом жилище совершенно спокойно и не думать, что кто-то подкрадется к тебе, чтобы убить и сожрать. Я понял, что Люди не едят котов и не охотятся на них. Они ели странную, невкусную на мой взгляд пищу, но ведь и в лесу было много животных, поедающих не только мясо и не питающиеся мясом совсем: мыши, белки, ежи, лоси, медведи. Поэтому я не особенно удивился привычке Людей есть траву. Ну нравится им есть листья и корешки — да на здоровье! Мясо они тоже ели, но я ни разу не видел туши убитых животных, приносимые с охоты.
Часто на их столах (так назывались возвышения для трапезы) появлялась еда, которая была мне раньше незнакома. Например СМЕТАНА. Это было что-то прекрасное, напоминающее облако. Нежное и мягкое. Невероятно вкусное. Несравнимое ни с чем. Иногда мне давали немного сметаны, чтобы побаловать. Ма говорила, что много ее есть нельзя, а ведь я бы мог проглотить полную мисочку этого лакомства, если бы мне позволили!
Я не голодал, жил в тепле, мое ложе, которое находилось в любом месте, которое мне нравилось, было чистым и мягким, меня часто гладили по спине и голове, разговаривая со мной. Играли в "мышку" и чесали за ушами. Я был счастлив, чувствовал, что меня любят, думал, что это логово станет моим навсегда, как и мои Люди…
…Я часто вспоминал Ма, пытаясь представить, как она там справляется одна, без меня. Как растут мои братья и сестры, сыты ли они, не грозит ли им опасность. Не отправился ли кто из них искать подножие Радуги, найдя свою печальную судьбу в когтях Ууха или тяжелой болезни…
Из норы, в которой я сейчас жил, не было возможности выйти, когда захочешь. Выход закрывала Дверь. Ее невозможно было ни расцарапать, ни прогрызть. Я безуспешно пытался сделать это в первый день своего пребывания здесь. Очень хотелось пометить территорию, но я
