Алан мог задержаться в Кабаре не более двух суток, а потому работал день и ночь. Все прозаические работы по лагерю — рытье выгребной ямы, сооружение нужника из картофельных мешков, расстановка бочек с запасами воды и проведение дренажных канав вокруг моей палатки — были проведены под его началом. К обоюдному огорчению, за эти двое суток установить визуальный контакт с гориллами не удалось, хотя до нас доносились отрывки «разговоров» между двумя группами со склонов горы Микено. Мы обнаружили свежие следы горилл в относительно плоской седловине рядом с горой. В азарте я тут же ринулась в проход, протоптанный гориллами в густой траве, не сомневаясь, что в любой момент столкнусь лицом к лицу с обезьянами. Минут через пять я вдруг ощутила отсутствие Алана. Мой пыл тут же остыл, я двинулась обратно по своим следам и вскоре увидела Алана, терпеливо ожидавшего на корточках, в том месте, где начинались следы.
С истинно британской невозмутимостью и учтивостью Алан сказал: «Дайан, если у тебя вдруг возникнет желание встретиться с гориллами, тебе следует двигаться в том направлении, в котором они идут, а не бежать сломя голову туда, где их уже нет». Эта первая заповедь следопыта запомнилась мне на всю жизнь.
Когда Алан скрылся в кустарнике, покидая луг Кабара, меня охватила паника. Оборвалась последняя связь с цивилизацией в том виде, в каком я ее понимала, и уходил единственный человек, говорящий в лагере по-английски. Чтобы совладать с неудержимым желанием броситься вслед за ним, я вцепилась в стойку палатки.
Через несколько минут после ухода Алана один из двух африканцев, оставшихся в лагере, подошел ко мне и, явно желая быть полезным, спросил: «Унапенда маджи мото?» Напрочь забыв все слова на суахили, которые я вызубрила за прошедший год, я залилась слезами и юркнула в палатку, прячась от воображаемых опасностей. Через час, осознав нелепость своего поведения, я попросила конголезца медленно повторить свой вопрос. «Не угодно ли горячей воды?» Для чая или помыться, он не уточнил, но, очевидно, полагал, что именно в этом нуждаются все вазунгу (белые люди), оказавшись в беде. Я взяла несколько кувшинов горячей воды, не скупясь на «асанти» (спасибо), в попытке убедить африканцев в том, что их внимание оценено по достоинству.
Утром следующего дня пора было приступать к основным занятиям, то есть начинать поиск горилл, и эта работа постепенно отодвинула на задний план бесконечные повседневные заботы, вроде натягивания веревок для сушки белья, правильной расстановки бочек для сбора дождевой воды и обучения прислуги умению пользоваться керосиновыми лампами и примусом, купленными в Найроби. Как любая обремененная бытом домохозяйка, я выделила на эти и прочие подобные дела вечернее время, когда темнело. Светлое же время суток я полностью посвящала гориллам.
В первый же день полевой практики не успела я пройти и десяти минут, как столкнулась с одиноким самцом гориллы, нежившимся на стволе дерева, нависшем над крохотным озерцом на краю луга Кабара. Пока я вытаскивала бинокль из футляра, застигнутый врасплох самец спрыгнул на землю и исчез в густых зарослях на склоне горы. Я потратила целый день, пытаясь догнать его, но с моим умением лазать по горам угнаться за одинокой испуганной гориллой мне явно было не по силам. Между прочим, это был первый и единственный случай, когда мне довелось встретить гориллу, отдыхавшую на открытом месте. Позже я узнала, что гориллы, как правило, избегают открытых участков и сравнительно больших водоемов, поскольку встреча с людьми здесь наиболее вероятна.
На второй день ко мне прибыл егерь из службы парка поработать следопытом до приезда Санвекве, опытного мастера своего дела, с которым я познакомилась у Джоан и Алана Рут. Этот конголезец явно не имел опыта в выслеживании животных, о чем свидетельствовали его бесплодные попытки выйти на след горилл. Он плутал весь этот долгий и утомительный день. Третий день был тоже безрезультатным, зато дал пищу для смеха. После нескольких часов ходьбы сквозь густые заросли в поле моего зрения вдруг попало какое-то похожее на гориллу черное существо, нежившееся на солнце на противоположной стороне глубокого оврага шириной метров тридцать. Я неторопливо извлекла бинокль из футляра, приготовила тетрадь для записей, вытащила ручку и секундомер, а заодно отыскала удобное местечко, откуда можно было незаметно вести наблюдение за животным, которое, казалось, с огромным удовольствием возлежало на склоне горы. Прошло более часа, а объект наблюдений так ни разу и не шелохнулся. Мой проводник, устроившийся позади, стал тихо похрапывать, а секундомер размеренно тикал. Хотя я понимала, что наблюдения за гориллами требуют большого терпения, ожидание показалось мне мучительно долгим, тем более что первая страница «результатов наблюдений» продолжала оставаться пустой на протяжении целого часа. Наконец я не выдержала, разбудила проводника и попросила его не сходить с места. А сама поползла к загоравшему животному. Я никогда не забуду своего огорчения, когда «горилла», с которой я не спускала глаз более часа, оказалась большой лесной свиньей (Hylochoerus meinertzhageni). Заметив человека, животное уползло в заросли и исчезло. Через два дня я наткнулась на труп этого старого зверя в лесу под большой хагенией. Очевидно, он умер естественной смертью.
Не все сюрпризы, однако, приходились на дневное время. В четвертую ночь пребывания в Кабаре меня грубо разбудили и с силой вышвырнули из койки — в результате я в спальном мешке откатилась в противоположный конец палатки. Палатку трясло, будто фурии, заключенные на долгие века в сердце потухших вулканов, решили устроить мощное извержение. Услышав глухой рокот, я почувствовала не столько страх, сколько досаду от мысли, что моим не успевшим начаться исследованиям приходит конец. После минуты тряски и рокота воздух наполнился звуками и запахами, которые объяснили суть явления. Три слона решили, что нет ничего удобнее палаточных стоек для чесания боков, а один их них оставил визитную карточку у самого входа. Эти три слона, а за ними и другие, стали частыми гостями лагеря, и меня постоянно поражало их любопытство и полное отсутствие страха. Однако я не смогла отвадить их от огорода, с которым связывала большие надежды. После третьего нашествия «тембо» я поняла, что салатом придется пожертвовать.
Из-за почти ежедневных встреч со слонами, буйволами, лесными свиньями и, конечно, гориллами работа на природе была гораздо более увлекательной, чем часы, проведенные в лагере. С первых же дней я погрязла в бумагах, из которых мне так и не удалось выкарабкаться вплоть до последнего дня. Многочисленные записи о наблюдениях буквально за всем, от погоды до жизни птиц и растений, а также о действиях браконьеров, и подробные описания моих встреч с гориллами приходилось печатать на машинке каждую ночь.
