Валерий Янковский - Тигр, олень, женьшень

— Хван-посу! Вот кстати! Мы собираемся на Пяктусан, на пантовку. Заезжаем к истокам Сунгари, с маньчжурской стороны; поехали с нами на все лето: все три брата, Шин, Вальков, ты…

Он сделал протестующий жест:

— Нет, брат, не уговаривай. Мы тоже собираемся на Пяктусан, но с востока, с корейской стороны. На маньчжурской и вода темная, и люди темные — хунхузы. Там неспокойно. Ну их… я уже договорился с одним стариком. А сегодня — к старшему брату с большой просьбой.

Он был лет на десять старше меня, но в торжественных случаях любил прибегать к высокопарным, принятым в корейском языке оборотам.

— Просьба немалая: одолжи на лето свою вторую винтовку. Мой карабин совсем расстрелялся, да и патронов к нему мало.

Одалживать нарезное оружие строго воспрещалось, он это знал не хуже меня, но смотрел в упор и ждал. Мог ли я отказать после всего, что было вместе пережито?

Снял со стены пятизарядный спрингфилд и вручил вместе с патронами. Он принял оружие двумя руками, как подобает по старым корейским правилам вежливости, и низко поклонился:

— Спасибо, хенним.[7] Ты не беспокойся, у Хван-посу оно будет в порядке. И никакие ищейки не пронюхают…

Он подмигнул, распахнул халат, укрепил ружье под мышкой стволом вниз и снова пышно завязал бант. Мне стало ясно, что этот маскарад продуман заранее.

— Ну, мне пора. Может, и встретимся где-нибудь на Пяктусане, хотя горы там широкие… Много убивайте! (У корейцев нет русского «ни пуха ни пера».)

Вскоре выехала и наша группа. Больше двух месяцев провели мы на склонах альпийских лугов и отрогах потухшего вулкана. Пяктусан был милостив — выдал пару могучих пантачей. Измотанные, но удовлетворенные, в начале августа вернулись в Корею.

Я сидел на веранде своего домика в блаженном состоянии отмытого, побритого и переодетого после долгих скитаний человека, когда на дорожке показалась высокая фигура Шина. Алексей Петрович тоже преобразился: чисто выбритый, в легком летнем костюме, однако бросилось в глаза — чем-то сильно встревожен.

— Слыхали? Хвана привезли… Медведь подрал… Говорят — плохо! Он сейчас в фанзе на станции Шюоцу. Едем проведать, а?

Мы застали Хвана сидящим на высоком пороге фанзы, всего в бинтах, с неизменной короткой трубочкой в руке. Он пытался встать, но его удержали. Сильный запах йодоформа, карболки и чего-то гниющего повис в воздухе. Хван силился улыбнуться и пошутить: об этом можно было догадаться по привычно искривившейся верхней губе — только рот и один глаз не были закрыты повязками. На перевязи забинтованная рука; шея и плечи укутаны, под распахнувшимся халатом пластыри и бинты на животе и ноге.

Потрясенные, смотрели мы на старого друга Хван-посу — Большого охотника, как уважительно звали его односельчане, несмотря на малый рост. А он, издав звук, отдаленно напоминавший привычный смех, довольно внятно произнес:

— Что, красивый? Теперь уж ничего. А видели бы недели две назад, когда меня в госпиталь привезли… Валери-сан, не беспокойся, винтовка твоя цела — вон там в углу, спрятана в плаще. Чего стоите? Садитесь поудобнее, я расскажу, как мы боролись! Честно говоря, стоит послушать…

Мы сели, закурили, а Хван, слегка запинаясь, заговорил.

Взяв у меня винтовку, он через несколько дней добрался до последней деревушки и полицейского поста Нонсадон на восточной границе обширного Пяктусанского плоскогорья. Местный охотник Ким, шустрый старикан, уже поджидал компаньона.

У Кима в тайге несколько надежно запрятанных избушек — он панически боялся хунхузов. И не без основания. Еще молодым его захватили в плен, требовали выкуп. Назначенной суммы не было, хоть продай фанзу, быка и даже жену… Клялся, но те разве поверят? Отрезали ухо, ночью голым привязали к дереву — на съедение комарам. Этой пытки никто не выдерживал, но пленник перетер веревки и бежал сквозь тайгу в чем мать родила.

Случай был далеко не единственным, старик предупреждал, что в этих местах нужно быть готовым к встрече с темными людьми. Однако беда пришла с другой стороны.

Начался сезон медвежьих свадеб. Это время страшных хороводов, когда возле одной самки собирается по нескольку самцов, часты кровопролитные драки. Даже хорошо вооруженному охотнику не следует опрометчиво открывать огонь по такой группе.

Утомленные самцы заваливаются спать и спят очень крепко. Нередки случаи, когда охотник, ничего не подозревая, подходит к спящему в густой траве медведю вплотную, и обычно убегающий от человека разбуженный зверь стремительно набрасывается на первого встречного…

Старик предупреждал о повадках пяктусанских медведей, но беспечный Хван, как всегда, отшучивался. Ружье носил на ремне за плечами, вместо кинжала на поясе — складной нож на веревочке в кармане брюк. Все ему нипочем!

С раннего утра обойдя настороженные ямы и петли, они возвращались в зимовье. Солнце поднялось высоко, стало жарко. Усталый и голодный, дед сильно отставал. Хван решил не ждать, поскорее добраться до табора и начать готовить завтрак. Оставив старика позади, он подошел к упавшему через ручей стволу лиственницы, служившему мостом. Невдалеке за ключом маячила избушка. Хван-посу с ходу вспрыгнул на вывернутый из земли корень и обомлел: из-под корня поднялся огромный бурый медведь! Они столкнулись нос к носу, стащить из-за спины оружие охотник не успел. Ударом лапы дальневосточный «гризли» сбил человека с ног и оборвал ремень винтовки, отлетевшей в сторону. Но Хван вывернулся и вскочил на ноги. Бежать? Он понял — это бесполезно: нагонит в два прыжка, схватит сзади и задавит, как мышонка. Одна надежда — кричать и бороться сколько хватит сил до подхода деда. Может быть, зверь испугается и убежит.

И он бросился не назад, а вперед, обхватил руками поднявшегося на дыбы гиганта, спрятал голову ему под мышку. Что есть мочи, упираясь, чтобы не быть опрокинутым, закричал во всю глотку: «Ким-ёнгам! Комиге таргетта! Сальгва чу!» (Ким-старец! Медведь напал! Выручай!)

Он понимал, что, подбежав, старый охотник должен увидеть лежащий в траве Спрингфилд и прикончить зверя. В крайнем случае у него с собой топор на длинной ручке — грозное оружие в опытных руках: трахнет сзади по черепу — никакой колосс не выдержит. Вспомнил о ноже, но если одной рукой довольно просто выхватить из-за пояса кинжал, то вытянуть из кармана складной нож и раскрыть его в таком положении невозможно.

Они боролись стоя, топчась на месте. Сам как дубовый пень, Хван-посу все же не мог долго сопротивляться. Всему есть предел: он оступился и упал, угодив головой между задних ног медведя.

— Вот где смрад! Думал задохнусь, ха-ха…