В хозяйке красного платочка он узнал свою молодую жену, на которой женился на прошлой зимовке. Бедняге надо было еще замерить один азимут, а лодка с красным платком уже рядом.
— Вася, здравствуй!
— Одну минутку… Сто девяносто градусов, — Гаврилыч никак не может привести в спокойное состояние стрелку компаса. — Сто восемьдесят. Ну вот, теперь — пожалуйста!
Гаврилыч повернул свое сияющее лицо к красному платку.
— Ну и морфинисты! — несется с лодки. — Да вы пол-года не мылись, что ли?
Жена Гаврилыча, принявшая на себя обязанности временного завхоза, взяла из Ново-Мариинска на кавасаки хлеб, письма и посылки с «материка». В лимане кавасаки попал в шторм и был выброшен на берег. Весь груз затонул. Начальнику экспедиции пришлось добывать катер в аренду у АКО, которое и предоставило его сроком на три дня. Таким образом работа по обследованию низовьев Канчалана срывалась, — на одних лодках далеко не уедешь.
На берегу прибывший отряд окружила шумная толпа молодежи, возглавляемая старым знакомым — лоцманом Беляевым.
Встречающие были членами экспедиции Госземтреста, выехавшими в свой первый маршрут. Экспедиция носила комплексный характер и собиралась зимовать в Ново-Мариинске. Два отряда экспедиции выехали на Белую и в Марково.
Начальник отряда Госземтреста с удивлением рассматривал Профессора.
— Это что за мощи? А где остальные олени?
— Ау! Гулять ушли!
— Как так? Они уже запроданы мне вашим начальством!
Оказалось, что госземтрестовцы совершенно не обеспечены транспортом. У них была только одна лодка, да и то почти никуда негодная, так как но своему тину она приближалась к морскому вельботу и имела очень большую осадку.
В конце конков к госземтрестовцам перешли на службу пловучие самоделки отряда Скляра и заслуженный Профессор. Ему снова придется поработать; надо отдать должное, что, несмотря на перенесенные лишения, он еще работоспособен и бодр.
— Пожалуйте закусить! — приглашает прибывших начальник отряда.
С жадностью путники набрасываются на белый мягкий хлеб. Одна за другой исчезают со стола пышные буханки.
— Простите, пожалуйста, — конфузится Первак, — нельзя ли еще хлеба?
— И если можно — соли, — робко добавляет Добровольский.
От госземтрестовцев узнали, что в Ново-Мариинске со дня на день ожидают прилета Обручева на самолете и что вдоль северного побережья Чукотки пробивается сквозь льды «Сибиряков», совершающий сквозной рейс Архангельск — Владивосток через Северный ледовитый океан.
О судьбе марковской партии ничего не было слышно. Наконец, заработал мотор, и катер понесся вдоль зеленых берегов. Скорость хода кажется невероятной после пешего хождения и движения под веслами. Гаврплыч ведет съемку.
— Попытаемся еще проехать по Инпенекуилу и Ирмекунлу, — говорит Скляр.
С командой катера пришлось выдержать ожесточенную борьбу: она категорически отказывалась задержаться в пути хотя бы на один день. В результате все же вышло так, как хотели Скляр и Гаврилыч, и обе реки были обследованы до пределов их судоходности.
Вышли в лиман. Перед глазами расстилались знакомые места, но только времена и обстоятельства изменились. В прошлом году тундра победила людей, а теперь люди победили тундру. Многие сотни километров ее протяжения были пройдены вдоль и поперек, и на карте края появилась большая многоводная река, вымеренная от устья почти до самых истоков.
После тяжелой работы вдруг так захотелось на «материк», где жизнь опередила нас почти на два года. Захотелось общения с людьми, музыки, смеха и отдыха.
В сумерках замаячили впереди огни Ново-Мариинска. Гаврилыч затянул отходную:
Итак, прощай, страна родная,
Прощайте, милые друзья,
Прощай, Чукотка дорогая,
Прощай, быть может, навсегда.
Хор подхватывает грустно-шутливый мотив:
Но, может быть, настанет время —
Мы возвратимся к вам сюда.
Так к берегам подходят волны,
Так в море катится река.
— На берегу! — кричит Беляев. — Принимай конец!
— Носит вас, дьяволов, по ночам — спокою нет. Кидай, штоль!
Меньшиков и Дорошенко знали, что отряд Скляра должен был закончить свою работу и отправиться в обратный путь на «материк». К сожалению, с уезжающими нельзя было послать даже весточку. Надо было сидеть в лагере — ждать, пока приедет Калявинто и зимним путем переправит отряд в Пятистенную. Безлюдная горная тундра раскинулась на сотни километров вокруг палатки Меньшикова и Дорошенко. Евражки попискивали на холмах. Они страшно обнаглели и бегали по лагерю, не стесняясь присутствия людей. Зверьки забегали в палатку, забирались в груз и грызли все, что попадалось. Для борьбы с назойливыми посетителями спустили с цепи собаку.
Два раза видели медведей, но они близко к лагерю не подходили.
Через двадцать дней в лагерь возвратились Риккеу и Анкудинов, вслед за ними должны были притти колхозники с оленями. До их прихода приготовили грузы и — починили сани. Чуванцы пришли с оленями в начале сентября, и через несколько дней отряд уже добрался до реки Яблоновой. Продвигаться было трудно, шел мокрый снег, который подмерзал только по утрам, а днем давал непролазную слякоть.
Меньшиков и Дорошенко отправились с чуванцами и Палятау в лагерь племянника Калявинто — чукчи Куттевина. Через перевал спустились в долину и направились к озеру.
Вдоль его берега выстроились шесть яранг. Все они были невелики и бедны, и только одна, свободно вмещавшая шесть меховых пологов, выделялась своим видом. Два окна освещали это сооружение. Вместо стекол в них были натянуты выскобленные оленьи шкуры, хорошо пропускавшие свет.
Посередине располагался неизменный очаг, над ним, во все стороны, были развешены на жердочках куски оленьего мяса. Хозяева встретили путников приветливо. Калявинто чувствовал себя как дома, Куттевин, наоборот, как-то весь стушевался.
Утром проснулись чуть свет. Вокруг яранги стоял шум от сталкивающихся рогов, треска копыт и хрюканья молодых пыжиков. Вдоль яранги шли сплошной лентой, до пятидесяти метров шириной, олени. Это был день, когда происходила их браковка и заготовка мяса и пыжиков для одежды. Здесь же производилось выхолащивание быков. То и дело взвивался в воздух чаат и падал мертвой петлей на оленя, указанного Калявинто или Куттевиным. Животное билось, рвалось на волю, но общими усилиями его подводили к яранге и либо убивали, либо валили на землю и оперировали.
Женщины-чукчанки и ламутки с руками, до плеч измазанными оленьей кровью, разделывали туши. Кровь собирали в желудки и крепко завязывали их, чтобы она не пролилась. Получались своеобразные бурдюки, кучей лежавшие на санях.
