Стая поделилась надвое. Одни, во главе с мастифом, обходили котлован слева, а две доберманши и сенбернар — справа. На противоположной стороне снова слились воедино. Возникла небольшая заминка. Сенбернар тяпнул за ляжку московскую сторожевую. Назревал скандал. Но тут вмешался мастиф, разъединив своим мощным телом оба полюса злобы. Собаки словно очнулись и понеслись к цели…
Только тут, мысленно вычертив в голове маршрут движения собак, Аслан понял, что конечной точкой является он, и никто другой. Никого другого на пустыре не видно. Собак спустили на него. Аслан дернул ближайшую к себе дверь и, уже когда дергал, с тоской вспомнил, что поставил её на внутренний блокиратор. Оставалось акробатическим прыжком перекинуть тело через капот автомобиля, сделав упор на руку. Перекатиться в крайнем случае…
Он успел. Аллах помог. Вместе со щелчком замка в дверцу пришелся удар мастифа. Девяносто килограммов живого веса на скорости сорок километров в час сделали вмятину на дверце «Лады». А потом началась вакханалия. Даже находясь внутри машины, то есть в недосягаемом для собак пространстве, он вжал голову в плечи и стал совершенно не похож на гордого горца.
Кавказец вскочил на капот и от бессильной ярости бросался на стекло. Дворники были уничтожены в один миг. Просто переплелись между собой, как два тонких медных прутика.
Доберманы впились зубами в задние покрышки.
Аслан пытался включить зажигание, но руки ходили ходуном, а противный липкий пот, которым он начал обливаться в тот момент, когда вычислил себя в качестве объекта травли, застилал глаза. Даже включив мотор, он вряд ли бы смог уехать. Скорее всего, свалился в котлован.
Остальные бросались и облаивали железное препятствие, не позволявшее впиться зубами в ненавистное и опасное для хозяев тело, заходились в безумстве бессилия. Отвратительный запах бензина, резины, железа и человеческого страха, исходящий от «Лады», сводил с ума. Собачьи сердца выбивали хаотичный, одной природе понятный ритм охоты на человека.
Евсей услышал собачий рык и, подобно среднеазиатскому тарбагану, всякий раз из любопытства высовывающемуся из норки, чтобы стать мишенью для охотника, поспешил к грубо сколоченной лестнице — единственному пути наверх из его бокса.
Господи, никак, рвут кого-то?.. Или меж собой свара?..
Собак бомж не боялся. Еще в детстве отец объяснил: покажи пустые руки, и от тебя отстанут, но такая версия поведения годилась для псов деревенских, которым, кроме двора, защищать нечего. У этих же квартиры находились неведомо где, в блочной коробке, а защищать надо главным образом хозяев, что куда важнее ворот, телеги или молочного поросенка.
Увидеть и оценить происходящее Евсею мешали кусты. Он не стал мешкать, обходя по кругу, а вломился в самую гущу. Прямая, как известно, кратчайшее расстояние.
Собаки, поглощенные раздиравшими их чувствами, не сразу обратили внимание на шум в кустах. Наиболее рьяные — кавказец и доберманши — захлебывались от злобы, как туберкулезные больные от кашля.
Утро не предвещало ничего нехорошего, и потому гвалт, а в нем явственно слышался человеческий крик и звериный рык, вызвал невыносимую боль в голове и панику. В прошлом, когда он лишился памяти, где-то на берегах Волги на него вот так же напали собаки на свалке химических отходов. Это были лысые твари, которым жизнь оставалась протяженностью в один сезон. Он тогда еле отбился. Но вынес твердое убеждение: если хочешь выжить — помогай другим. Так складывалось по жизни. Когда Евсей никому не был нужен, всегда находился человек, который брал чуть-чуть, а давал взамен неизмеримо больше — участие. Не беда, что многие просто не могли помочь. Для Евсея главным было, что его слушают. Слушают и не смеются.
Потому-то Евсей вылез из котлована. Впереди, разделяя его и собак, бесформенным клубком путались кусты. Он ломился через гущу и пошел вперед, как медведь. Выскочив на лысину, увидел «Ладу», а вокруг скопище тварей. На один момент, всего на один, в голове мелькнула свалка под Костромой, оскаленные морды лысых уродцев, и он кинулся прочь.
Евсей струсил.
Евсей побежал.
Первым его заметила Зира. Бегущий человек сам по себе представлялся ей виноватым. Иначе зачем бежит? Зира не могла и не умела лаять. Она просто выделилась из стаи и бросилась за Евсеем.
Человек, бежал прытко, высоко подбрасывая ноги, и тратил на это движение лишнюю энергию. Догнать его было несложно.
Доберманы, так и не прокусив задние колеса «Лады», заметили движение в стае, на миг всего-то оторвались и бросились вдогонку.
Образовался клубок из человека и зверей, из страха и злобы, из отчаяния и ненависти.
Евсей успел подумать, что дочь в Донецке устроена.
Для бегущих в обход котлована людей изменился мир. Они превратились в преступников, хотя сами ещё этого не подозревали.
Евсей лежал., запрокинув к небу порванный кадык, и на лице его застыло изумление происходящим. Ни крики хозяев, ни лай собак, ни суетливые действия вокруг тела больше его не интересовали. Не могли интересовать, потому что все земное: документы, дочери, жены — отошло к оставшимся. К живущим.
С хозяевами собак началась истерика. Качок с испачканными кровью руками оказывал первую помощь, совершенно безумно оглядывался вокруг и твердил, что не виноват, его собака умерла и не принимала участие в гоне. Хозяйка немки, увидев окровавленную морду своей собаки, повалилась в обморок. Образовался новый очаг смерти, и вокруг суетились более мужественные. Один Иванов стоял отрешенным Наполеоном к вечеру Бородинского сражения.
Удивительная пустота.
Ни желаний.
Ни действительности.
Вот ОНО!
Кого и как пробило? Или три такта Бетховена, или тремоло Альбани, или незабываемая труба Армстронга, но что-то с ними произошло. Стояли истуканами.
— Мы же преступники, — выделилось из Ольги Максимовны, — мы человека убили…
Повисла пауза, которую никому не дано было объяснить.
Никому, кроме Иванова.
— Так… — сказал он, глядя на труп, — вот мы все и завязались. Молчать! Никто не виноват. Виноватых конкретно нет. Что будем делать?
Ответом Иванову было подавленное молчание.
— Он был ничей. Останется ничем. У кого есть лопаты?
Под страшным гипнотическим обаянием Иванова все поняли, что за такое грозит тюрьма. Моментально вспомнились родственные отношения: как там они без меня будут?.. Они — преступники. Законченные.
Без всяких яких. Вот он лежит, нелепо выкрутив ноги, враскоряку и больше уже никогда не встанет! Не намусорит в подъезде, не наплюет в лифте, утром не будет спорить с воронами за помойку. Нашлась лопата.
