берегу и ловко вскарабкалась на большой серый валун, возвышавшийся над водой. Она была от меня шагах в тридцати, и я, несмотря на сумерки, мог рассмотреть ее. Судя по седине, широкой полосой проходившей вдоль спины зверя, передо мной был крупный самец. Выглядел он очень упитанным, весь лоснился, словно намазанный маслом.
Прижав рыбу лапами к валуну, выдра вытянула шею и потянула носом воздух. Но, очевидно, не почуяв никакой опасности, принялась за рыбу. Ела она быстро, выхватывала зубами у рыбы из спины большие куски и тут же глотала их. Через минуту от всей добычи осталась одна голова, которую зверь так же ловко разжевал и проглотил. Закончив трапезу, выдра поудобней уселась на камень и повернулась ко мне боком. Я увидел ее хвост и поразился его размерам: таким большим и толстым показался он мне. Вдруг выдра приподнялась и неожиданно повернула голову. Ее явно что-то встревожило. Мне захотелось узнать, что именно. Но я побоялся ее спугнуть, боялся пошевелиться и только скосил глаза. Над водой легкой тенью мелькнула парочка чирков и села у противоположного берега. Выдра на валуне мгновенно окаменела, в глазах у нее блеснули недобрые огоньки, она распласталась на камне и бесшумно, без единого всплеска сползла в воду. Я слышал от охотников, что этот прекрасный рыболов не против при случае полакомиться и утятиной. Но наблюдать за такой охотой мне не приходилось. А охота между тем уже началась. Об этом уже красноречиво говорили пузырьки воздуха, то и дело появлявшиеся на поверхности воды в направлении от валуна к сидящим чиркам. Вода в реке была мутная, как кофе с молоком, и как ухитрялся что-то различать в ней усатый зверь, мне было непонятно. Но курс он держал исключительно точно. И наверняка поужинал бы утятиной. Но в тот момент, когда до желанной добычи осталось не более двух метров, грохнул выстрел. Это над Петром протянул вальдшнеп. Чирки мгновенно поднялись в воздух, и выдра осталась ни с чем. Я думал, что она вынырнет, попробует искать добычу, но она так больше и не появилась на поверхности. Я подошел к самой воде, долго смотрел на ее гладкую поверхность, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки выдры, но все было бесполезно. Зверь бесследно исчез, в прямом смысле канув в воду. Впрочем, очень скоро за спиной у меня снова раздалось знакомое хорканье, я моментально забыл о выдре, повернулся и тотчас увидел вальдшнепа. Он летел очень спокойно, опустив книзу свой длинный нос и лишь изредка взмахивая крыльями. Я принял его, как говорят охотники, на штык, выстрелил, понял, что попал, и, не ожидая, когда кулик упадет на землю, побежал ему навстречу. Я уже подвязывал свой трофей к патронташу, когда со стороны Петра прозвучал второй выстрел. Да, сегодня не в пример прошлому вечеру тяга была активной, мы вернулись с богатой добычей.
Мне предложили на выбор двух подсадных уток. Одну большую, очень спокойную, другую маленькую и злую. Едва я сунул к ней руку в корзину, она зашипела как змея и ущипнула меня в запястье. Но я все-таки выбрал ее. Она явно была живей, темпераментней.
На острове я первым делом нашел хороший кол, заточил его с одного конца, привязал к нему ногавку и полез за уткой. Подсадная забилась, подняла в корзине неимоверную возню, но я все-таки схватил ее за грудку, под крылья, и вытащил наружу. У меня на руках она моментально притихла и даже сунула голову мне под мышку.
— Ути-ути, ладушка! — Погладил я ее по спинке, пытаясь хоть как-нибудь добиться ее расположения. Но дикарка еще плотнее прижалась ко мне и еще глубже засунула свою голову мне под руку. Тогда я положил ее на колено, накинул ей на лапку ременную петельку и побрел в воду. Высадить я ее решил с таким расчетом, чтобы мой шалаш оказался между ней и восходящим солнцем. Есть в этом маленькая хитрость. Рассчитана она на то, что селезню, если он подсядет к утке, будет не так уж удобно приглядываться к шалашу. В какой-то степени солнышко помешает ему, а стало быть, и мне будет сподручней действовать.
Кол я воткнул в дно речки метрах в десяти от шалаша и высадил свою утку на воду. Она тотчас же ударила крыльями по воде и огласила спящий лес сердитым надсадистым криком.
«Однако горластая!» — не без удовольствия подумал я, вернулся на островок и не спеша залез в свой шалаш.
«Кря-кря-кря!» — не переставая, орала утка до тех пор, пока я устраивался в шалаше.
«Кря-кря-кря!» — неслось над сонным лесом, гулко раскатываясь над водой.
Но как только затих я, так успокоилась и моя подсадная. Следить за ней мешали сумерки. Сквозь частые ветки шалаша я видел только ее темный силуэт. Но по опыту других охот я знал, что она сейчас сжалась в комок и чутко прислушивается к моим движениям. Мне это не понравилось. По всем статьям ей полагалось заниматься своим туалетом, оправить клювом случайно помятые перышки, разгладить их, уложить, а закончив эти дела, приниматься за основную работу — звать селезней. Но подсадная не подавала ни малейших признаков жизни, и я невольно полез в карман, достал манок и положил его рядом с собой. Кто знает, могло и так случиться, что весь успех охоты будет зависеть только от него.
Заря между тем уже настолько разгорелась, что отчетливо стали видны и прибрежные кусты, и старая, наполовину затопленная лодка, и крутые обрывы подмытого водой берега. Был виден и бесконечно удалявшийся в сторону Чертова угла черный лес и сизая равнина поля, на котором мы охотились накануне. Я долго и пристально вглядывался в светлеющие дали, прислушивался к басовитому рокоту водопада, стекающего в речку с высокого правого берега, и незаметно для себя… задремал. Снизу меня грело мягкое преловатое сено, сверху надежно прикрывал овчинный полушубок, который я взял у жены Федора, дала себя знать уже вторая неспанная ночь и полное вынужденное бездействие. Веки мои отяжелели, я закрыл их, как мне показалось, только на минутку и провалился в черную бездну. Внешний мир перестал для меня существовать, я ничего не видел, не чувствовал, мысли мои оборвались, будто кто-то выключил сознание. И вдруг до меня донесся неистовый крик моей подсадной.
«Кря-кря-кря!» — кричала она, посылая в воздух призыв за призывом.
Я вздрогнул, открыл глаза и тотчас снова прищурил их от яркого света. Над лесом уже взошло солнце, и вода вокруг острова сверкала и лучилась десятками огненных
