Широкие бинты туго охватывали крест-накрест туловище Джери. Как мне объяснил Леонид Иванович, эта повязка потребовалась для того, чтобы стянуть края раны – от этого срастание могло пойти быстрее. На этот раз нашему уважаемому хирургу пришлось самому отойти от своего правила – не накладывать повязки.
Джери, наверно, было очень неудобно лежать спеленатым, но он не делал никаких попыток сорвать бинты, а только косился, когда я или Леонид Иванович меняли их. Если я при этом ронял кусочек ваты, Снукки, конечно присутствовавшая тут же, поспешно подбирала его и уносила к себе.
В квартире, как в настоящем лазарете, пахло йодоформом, которым Леонид Иванович смазывал рану, чтобы предохранить ее от заражения. Все мы говорили тихо, передвигались осторожно, только бы чем-нибудь не повредить Джери.
Крепкий организм сумел перебороть смерть. Через некоторое время наступило улучшение. Еще день, другой – кризис миновал, и наш общий друг начал поправляться.
Чем дальше, тем выздоровление шло быстрее. Даже Леонид Иванович, уже немало повидавший разных болезней и ран, поражался живучести дога.
– Ну и здоров! – говорил он, выслушивая своего пациента. – Другой после такого кровопускания и чихнуть бы не успел, мигом на тот свет отправился бы, а этот – ничего, здоровехонек!
Скоро сняли повязку. Теперь она только раздражала рану. Без нее заживление пошло быстрее.
Когда на месте раны образовался продолговатый розовый шрам, я, захватив с собой и Снукки, увез своего ослабевшего после длительной болезни друга в небольшой уральский городок на берегу реки Ирени, где когда-то прошли мои детство и юность. Здесь целыми днями мы проводили время у реки, пол живительными лучами солнца.
Природа – лучший врач. Солнце, воздух, вода и вкусная питательная пища энергично делали свое дело. Сила и здоровье быстро возвращались к Джери. Тело вновь налилось и окрепло, шерсть приобрела, как прежде, серебристый блеск, движения сделались быстрыми и уверенными. Джери снова стал прежним Джери.
С рассвета до потемок носился он вместе со Снукки на свежем воздухе, поражая жителей города своей величиной и красотой.
Приближался конец нашего отпуска. Последние дни мы почти совсем не покидали реки. Погода стояла ясная, теплая, хотя уже был конец августа. Я старался как можно полней насладиться отдыхом, предоставив животным полную свободу. Джери много купался; накупавшись, принимался кататься по траве, переворачиваясь с одного бока на другой. Снукки в это время громко пыхтела где-нибудь в тени ивового куста, спасаясь от полдневного жара.
Обширный заливной луг с высокой сочной травой, где мы обычно проводили время, заканчивался у реки высоким глинистым обрывом. Вниз, к воде, вела скользкая тропинка, у берега на приколе всегда стояла узкая и верткая долбленая лодка. Однажды Джери попробовал сунуться в нее, но вынужден был поспешно выскочить обратно, едва не перевернув это суденышко, плыть в котором отважился бы не всякий.
Начался последний день нашего пребывания на Ирени. Солнце медленно клонилось к западу. Я читал книгу, собаки, набегавшись вволю, лежали около меня. На лугу жители заречной слободы косили траву – второй укос. Двое мужчин взмахивали косами, а третий сгребал скошенную траву граблями, набивая ею рогожные кули, и сносил их к реке, в лодку.
Внезапно я обнаружил, что Джери нет около меня. Он стоял на краю обрыва и с интересом смотрел вниз. Кромка берега медленно обваливалась под тяжестью собаки, сухие комки глины, шурша, скатывались по откосу, а пес, видя, как оседает земля, перебирал лапами, чуть отступал назад, но не уходил, продолжая с любопытством следить то за падением комьев, то за человеком, возившимся у челнока.
Я окликнул его:
– Джери!
Пес помахал хвостом в знак того, что слышит меня, но остался на прежнем месте. Вот любопытное создание: все-то надо знать!
Тем временем человек нагрузил свое утлое суденышко, примостился сам на корме и осторожно отпихнулся веслом, направляясь к противоположному берегу. Перегруженная лодка шла тяжело, медленно, быстрое течение тащило ее за собой. Один куль свесился за борт и кренил лодку. Она едва не черпала воду.
Гребец, балансируя, привстал, чтобы поправить мешок. Верткое суденышко качнулось, человек не сумел сохранить равновесие, взмахнул руками и, вскрикнув, опрокинулся в реку.
На секунду он погрузился в воду с головой, потом всплыл. Беспомощно барахтаясь на одном месте, он выбрасывал над собой то одну, то другую руку и протяжно кричал:
– Тону-у… Спаси-и-те…
Набежавшая волна захлестнула его, и человек пошел ко дну.
Я опрометью бросился вниз по откосу. Косари тоже бежали к берегу.
С реки снова донеслось:
– Спаси-и-те…
Голова утопающего вновь появилась на поверхности реки в нескольких метрах от прежнего места. Он все еще боролся. Опрокинутая вверх дном лодка быстро уплывала по течению.
Я был на половине склона, когда, зацепившись носком ботинка за корень, споткнулся и, не удержавшись на ногах, кубарем покатился вниз. Мне удалось сдержать падение, ухватившись за ивовый куст. Немного оглушенный, я поднялся почти у кромки воды, плохо соображая, зачем я тут оказался.
В этот миг длинное, растянутое в прыжке серое тело пронеслось мимо меня по воздуху. Это прыгнул Джери. Он опередил и меня, и косарей. Мелькнул хвост-прут – с шумным всплеском дог обрушился в реку. Вода сомкнулась над его головой. Я впился глазами в то место, где на воде расходились широкие круги. Еще никогда Джери не прыгал с такой высоты. Не оглушило ли его падение? И потом, старое опасение: ушные раковины дога слишком открыты, чтобы он мог без вреда для себя погрузиться в воду с головой…
Но нет, страхи мои оказались напрасными. Джери вынырнул и, загребая лапами, как лопатами, быстро поплыл к погибающему.
Я облегченно вздохнул. Крестьяне, сбежав по откосу, замерли у воды. Только сейчас я заметил у своих ног Снукки. Она тихонько повизгивала от волнения, бестолково суетилась и не отрываясь следила за Джери.
А Джери? О, Джери был герой! Меня всегда интересовало, что побуждает собаку в подобные моменты. Ведь я никогда не обучал Джери специально службе спасения на воде. Только раз, будучи еще щенком, стоя на берегу у моей ноги, он видел, как другая собака принимала участие в спасении ребят, вывалившихся из опрокинувшейся лодки. Неужели же это могло иметь значение? Не случайно существует метод дрессировки – перенимание у другой собаки. Доплыв до утопающего, Джери закружился около него. Тот продолжал судорожно биться на одном месте, то погружаясь, то вновь выскакивая на поверхность. Сознание, видимо, уже покидало его.
