Семен Васильевич пробыл у нас до вечера. Вместе с ним мы сходили на Ярбу и принесли оттуда свежей воды. Семен Васильевич настоял на том, чтобы сменить в аквариуме вчерашнюю воду. В ней могли оказаться вредные для будущих жильцов аквариума вещества, перешедшие из садовой земли.
Вместе с водой мы принесли с Ярбы и растения. Семен Васильевич указал нам несколько таких, которые и на зиму остаются зелеными — роголистник и знакомые уже нам элодею и телорез. Он посоветовал побольше посадить растений в аквариум. Если их будет достаточно, то почти не придется менять в аквариуме воду, в ней будет всегда кислород.
— Растения же при свете выделяют в воду кислород, а животные этим кислородом дышат. Вот какая хитрая механика! — сказал Семен Васильевич.
По его указаниям мы с Федей посадили в аквариуме принесенные растения. В нем сразу стало уютно и весело.
Теперь можно было приступить и к заселению аквариума жильцами. Сначала мы посадили в него двух макроподов. Как пестрые птички, разлетелись они в разные стороны и стали гоняться друг за другом, сверкая ярким нарядом среди зеленых стеблей элодеи.
Пока мы любовались ими, Семен Васильевич тщательно осмотрел пескариков и других рыбок, выбрал из них только самых здоровых и бодрых на вид, а остальных забраковал.
Пескарики, попав в аквариум, сразу спустились на дно, но скоро все собрались в гроте и залегли там неподвижно.
Потом мы посадили двух гольцов. Эти тоже спустились на дно, выбрали себе по камешку и стали над ними, чуть-чуть к ним прикасаясь.
— Это интересные рыбки, — сказал Семен Васильевич. — Это же живые барометры! — и он рассказал нам, что в хорошую погоду гольцы вот так и стоят неподвижно близ самого дна, а перед ненастьем, перед грозой, перед бурей поднимаются и беспокойно плавают у поверхности воды все время, пока длится непогода.
Потом мы посадили в аквариум несколько сорожек и тритонов. Успокоившись после пересадки, сорожки бойко заплавали среди зелени, точно знакомясь со своим новым местожительством.
Тритоны, беспокойно обследовав аквариум, очень скоро выбрались на верхушку грота и залегли на ней.
Наконец, мы пересадили в аквариум катушек и прудовиков, а карасиков Семен Васильевич посоветовал держать в банке, где была тина и где они чувствовали себя хорошо.
Аквариум был готов. Пришла мама и Марьюшка.
— А ведь совсем недурно! — заметила мама. — Молодцы!
— Выдумщики! Что выдумали! — сказала Марьюшка.
— Моего полку прибыло! — сказал Семен Васильевич и улыбнулся самой широкой своей улыбкой.
А мы с Федей стояли молча и все смотрели и не могли насмотреться на аквариум.
Уже совсем стемнело. Семен Васильевич ушел домой. А мы все еще не могли оторваться от аквариума, и мама напрасно звала нас в столовую.
— Ты представь себе, Шурик, — мечтательно сказал Федя, — как хорошо будет: наступит зима, и Сна, и Ярба, и пруды все замерзнут. А у нас с тобой точно кусочек лета будет в комнате.
— Хорошо. А только надо будет обязательно еще фонтанчик в аквариуме сделать, как у Семена Васильевича.
Утром, на другой день, когда я уходил в училище, мама, как и раньше, дала мне пятачок на завтрак.
— А как же, — говорю, — мамочка, за аквариум я с тобой рассчитаюсь?
Но мама даже круглые глаза сделала:
— Ты что ж, — говорит, — серьезно думаешь, что я тебя из-за твоего аквариума месяц голодом держать буду? Иди-ка, иди, не глупи. Да не думай больше об аквариуме. Пора об учении подумать.
ПЕТРУСЬ
(Из повести «По воде»)
I
В один из первых дней весенних каникул я и мой старый друг Федя отправились к Мише Закатаеву, с которым мы недавно подружились. Мы не просто шли к нему в гости, а на «собрание», и вот по какому случаю.
Несколько дней тому назад мы решили непременно этим летом отправиться в дальнее плавание по нашей реке Сне на лодке верст на полтораста, на двести. Для обсуждения этого большого мероприятия Миша и пригласил нас с Федей к себе на «собрание».
— Во всяком деле, — сказал он высокопарно, — нужна последовательность и организация. Мы устроим собрание, выберем председателя и секретаря, обсудим наш проект и после прений запишем в протокол постановления.
Миша был уже большой мальчик, лет четырнадцати-пятнадцати, на год-полтора старше нас с Федей. Откуда он набрался таких в то время непривычных и не совсем понятных для нас слов: «последовательность», «организация», «прения», «протокол» и так далее, я никак не мог догадаться. Я называл эти слова «возвышенными», потому что Миша произносил их каким-то особенным, напыщенным тоном и при этом оттопыривал свои и без того толстые губы. Мне даже иногда казалось, что, употребляя их, Миша кого-то из себя изображает. Но прийти на «собрание» я охотно согласился, это было для меня ново и интересно — ведь я еще ни разу не бывал на «собраниях».
День был веселый, солнечный, настоящий весенний. На вершинах еще безлистых старых лип и берез, которыми весь зарос наш маленький городок, оглушительно орали около своих гнезд белоносые грачи. Воробьи возбужденно чирикали в акациях. Бесчисленные ручейки, ручьи и целые бурные потоки с шумом, пеной и брызгами, блестя на солнце, неслись к реке вдоль покатых улиц. Ребятишки пускали в них кораблики, строили плотины и громко перекликались.
В детстве это весеннее оживление действовало на меня неотразимо. Особенно глубоко волновали меня весенние ручьи. Они как будто звали меня с собой и обещали мне что-то такое хорошее, что у меня дух захватывало от радости.
И сейчас, как только мы с Федей вышли на улицу, мне вдруг стало очень весело, захотелось сделать что-нибудь особенное, необыкновенное, как-то проявить себя....
Вероятно, и Федя чувствовал нечто подобное, потому что и он был беспричинно весел. Мы шли с ним и болтали всякий вздор, смеялись, а над чем — и сами не знали, толкали друг друга в лужи, брызгались водой.
Миша жил в большом старом деревянном доме на одной из нижних улиц города.
Через темные сени мы вошли в такой же темный коридорчик, в который по обе стороны выходило несколько дверей. Из ближайшей двери справа, откуда вкусно пахло печеным сдобным тестом, высунулась седая женская голова с красным разгоряченным лицом, в больших круглых очках. Ни о чем не спросив нас, голова кивнула на вешалку и, сказав: «Раздевайтесь, пожалуйста, и проходите в комнаты», — исчезла. И дверь за ней закрылась.
В дальнем конце коридорчика был виден свет, и оттуда доносились голоса, смех, пение и звуки какой-то музыки. Мы с Федей разделись, по коридорчику прошли в большую залитую солнцем комнату и остановились в дверях.
