4
Подходила к концу первая, самая кошмарная для Таира и утомительная для меня неделя сверхинтенсивных занятий. За это время мой ученик освоил весь целиком нормативный курс послушания, который полагается знать милицейской розыскной собаке, а попутно еще несколько крайне полезных навыков. В частности, научился спокойно переносить подкожные и внутримышечные инъекции, даже довольно болезненные.
Сперва, понятно, не обошлось без эксцесса. Почувствовав укол, недоделок завопил и стал вырываться, за что был несколько прибит и подавлен физически и морально. Распластавшись на боку, Таир сосредоточил все свое внимание на кулаке, нависавшем над его мордой, и моем непрерывном рычании. Когда псец, по своему обыкновению, умедитировал в состояние совершенного ничтожества, а глазенки его обрели тупо-квадратное выражение, я, продолжая издавать грозные звуки, медленно убрал кулак, взял шприц и вогнал иголку в Таирову ляжку. Он не шелохнулся. По окончании процедуры, обалдело выслушав мои восторги по поводу его терпеливости и получив под ряд несколько кусочков мяса, Таир, несомненно, сделал правильный выбор между кнутом и пряником. И в следующий раз лежал под уколом смирно, а как только игла была извлечена из его организма, радостно вскочил и стал настойчиво требовать полагающуюся награду. Когда мы, постепенно одолевая гранит науки, перешли к выполнению приемов послушания без поводка или привязи, на большом удалении друг от друга, Таир уже более-менее пообвыкся и стал работать чуть быстрее, хотя все равно еще с непременным «тормозом» при каждой команде. Зато почти безотказно. Почти – потому как худосочному недопсу взбрело в голову от меня побегать. Сначала попробовал он такое сотворить в питомнике, а там скрыться некуда – кругом забор. Был выдран. А вот когда чертов выродок рванул от меня за пределами ограды, прямиком к ближайшему кустарнику, которым зарос берег канала, я понял, что гоняться за ним бессмысленно: догнать не смогу, а напугать – напугаю, и умчится он тогда в дали неведомые. Но у меня для таких случаев имелся в запасе один замечательный сюрприз, звавшийся Маргит-Астой. Исключительная по характеру и мыслительным способностям сука-«немка», я когда-нибудь о ней подробнее обязательно расскажу. Поглядел я вслед Таиру, слетал за Астой, показал ей, где шмыгнул в кусты беглец. «Ищи, – говорю, – лапушка. Мочи его!» Обрадованная веселой работой, Аста понеслась в погоню, а я побежал по дороге, параллельно каналу, следя за поиском скорее на слух, чем на глаз. Ага, есть контакт! Ломлюсь сквозь заросли на жалобный визг пойманного ублюдка. На крошечной полянке скрючившийся буквой «зю» свинтус свиристит что есть мочи и вертится, старательно пряча зад от кружащей вокруг него с деланно свирепым рычанием Асты. А та при каждом удобном случае его несильно, но больно подщипывает за то самое укрываемое от нее место и прямо-таки наслаждается ситуацией, в которой ее сучьему доминированию над каким-никаким, но все же кобелем ничто не препятствует. Я, разумеется, от всей души навалял Таиру фитилей и поволок обратно, к месту совершения преступления. И нисколько не мешал Асте наскакивать на него сзади и прикусывать снова и снова.
Однако же четвероногому мазохисту, судя по всему, расправа показалась не вполне убедительной, и от силы через полчаса он снова решил с занятия смыться. Побежал туда, куда и в первый раз, к кустарнику, но около него в нерешительности остановился – видать, все же задумался о грядущих неприятностях. И только лишь узрев мое, с самыми что ни на есть серьезными намерениями, приближение, нырнул в сплетения ольховника, ежевики и крапивы. Что Аста отыщет эту вредоносную гниду, я не сомневался, и потому очень удивился, когда она закружилась, почти сразу же потеряв след. А еще больше удивился, когда увидел, почему она след потеряла. Отпечатки Таировых лап, хорошо заметные на мокром суглинке, шли по самой кромке воды. Ух ты, что придумал, сволочь! Знать, не совсем дурак! Объяснив Асте что и как, я выбрался, прикрывая лицо от веток, на дорогу. Опять на бегу слушаю. Шагов через двести, на почти открытом месте, Аста снова закружилась. Что за черт? Иду к ней. Наблюдаю препотешную картину. У самого берега канала довольно высокий бугор. Аста носится между бугром и водой, то и дело прихватывая запах, но никак не может сообразить, откуда этот запах идет. А по бугру, гиенообразно сгорбившись, осторожно чапает прочь искомая скотина. Показываю на гада Асте, Аста показывает гаду кузькину мать. А потом, после трепки, пришел черед и радикальных мер, поскольку третьего побега допускать ни в коем разе не следовало: слишком хитрым и сообразительным зверь оказался, невесть что еще выкинуть может. Набросил я Таиру на горлышко петельку и, на самых грозных нотах комментируя происходящее, по всем канонам икебаны украсил живой игрушкой ближайшее дерево. Совсем живой она была, конечно, только вначале, а немного погодя стала уже полуживой. Правда, до полной потери сознания эту несчастную тварь я держать на ветке не стал – не тот случай. Привел потом в чувство, вернул на площадку. Все, с побегами – как отрезало. И вообще, после вздергивания у Таира полностью сменилось мировоззрение и стал он в руках моих мягче пластилина. Кроме моментов, когда он чего-нибудь уж очень сильно боялся. Но вскоре мы и с этим разобрались.
Первый триумф пришел к нам с Таиром, когда старшему инспектору Гусеву в конце концов до невозможности надоело мое явное пренебрежение к исполнению прямых служебных обязанностей (на что я тратил теперь едва ли полчаса в день) и он устало спросил, не хватит ли мне зря расходовать рабочее время на заведомо бесполезное дело. Я пожал плечами:
– Хочешь посмотреть, как Таир работает?
– А он работает? Тогда хочу.
И под пристальными начальственными очами Альтаир выдержал свой первый и самый важный в жизни экзамен – на саму жизнь. Да, он работал невыразительно и крайне медленно, всякий раз запаздывая с выполнением навыков на пару секунд, а то и больше, но формально все делал чисто и по первому же сигналу. Он показал весь нормативный комплекс послушания, включая подачу голоса (результат многократного выкручивания уха на протяжении двух предыдущих суток) и переползание (достигнуто за пару занятий при помощи парфорса, длинного поводка и трехметрового прута), а возвращаясь на обозначенное место, даже летел галопом (правда, с повизгиванием и поджатым хвостом – побочными последствиями длительного, целенаправленного применения левого ялового сапога). И вот дошли мы до преодоления снарядов и до самого последнего из них – лестницы. К лестнице Таир, как и прежде, относился чрезмерно трепетно, но отступать-то ему было некуда, он это знал. Посадил я его напротив «строгого» трапа, а сам ушел и встал по другую сторону, у спуска, рядом с Гусевым. Выжидаю положенную паузу. А под лестницей этой устроен был сарайчик, так что мы с собакой друг друга не видим. Командую: «Вперед!» В полной тишине прошло еще несколько секунд. Потом лестница мелко завибрировала и послышалось негромкое, тоскливое подвывание. Когда Таир нарисовался пред нашими взорами, на середине трапа, зрелище было еще то. Старая и уже изрядно расшатанная деревянная конструкция от его дрожи едва ли не ходуном ходила. Но пусть и с черепашьей скоростью, пусть переполненный смертным страхом, однако песий сын честно переступал с одной перекладины на другую, ежесекундно рискуя сверзиться с высоты четырех метров на не слишком гостеприимную в подобных случаях землю. Наконец, все еще попискивая, не в силах успокоиться от пережитого, Таир спустился вниз и, как положено, сел напротив меня. Получив свою долю ласки, законный кусок и разрешение гулять, он отошел на два шага и снова сел, обреченно ожидая следующих приказаний.
