Глава двадцать первая
В полуночный час в Нью-Йорке в отделе новостей телеканала Си-би-эс за «рыбьим садком», — так назывался огромный овальный стол, — собрались все участники новостной программы. Здесь присутствовали ответственный за выпуск, режиссер, ведущий программы, выпускающие, редактор, текстовики, художник и помощники.
— Черт бы побрал этого Кроуфа. Он опять передал идиотскую новость. — Ведущий программы Чак Бродерик не скрывал раздражения. Для себя он уже решил, что новость из Москвы, только что полученную от Кроуфа, надо давать в эфир. Но за счет чего? Программа была уже практически готова к выходу в эфир. И он знал, что изменения вызовут недовольство прежде всего ведущего Луиса Голдмэна.
— А что из этой империи зла можно передать не идиотского? — сразу встал в боевую стойку Луис. — Они там…
— Подожди, ты еще не услышал, о чем речь, — прервал его Чак.
— В средней полосе России собаки загрызли солдата. Власти организовали операцию по уничтожению псов-людоедов. В этой операции участвовали регулярные войска с подключением бронетехники и вертолетов. Спасаясь от преследователей, псы ворвались в детский садик. Участники операции решили уничтожить псов прямо в садике, применив холодное оружие. Но у одного из детей, шестилетнего мальчика, непонятно откуда оказался пистолет, табельное полицейское оружие. Он решил спасти собаку и начал отстреливаться. В ходе этой операции погибли два человека, но мальчик и собаки остались живы.
— А «картинка» какая? — спросил режиссер.
— Картинка неважная, размытая. На фоне белого пса мальчик в белой маечке держит в вытянутых руках перед собой то ли пистолет, то ли ночной горшок.
— Ну и зачем американцам этот героический русский мальчик, — вклинился Голдмэн, — который ценой собственной жизни спасал собак? Это нам надо? И у нас битком информации.
— Этот сюжет надо давать по двум причинам, — сдержался Чак.
— Он не пройдет незамеченным. Псы-людоеды врываются в детский садик. Это возможно только в дикой России. А шестилетний, не семнадцатилетний, а шестилетний ребенок стреляет из табельного полицейского оружия? Все это происходит в стране, куда наши толстосумы горят желанием вбухивать свои миллионы долларов. Такие сюжеты охладят их пыл. И второе. Если мы хотим, чтобы наш канал смотрели тысячи божьих одуванчиков со своими собачками и кошечками на коленях, то мы должны щекотать им нервы подобными историями…
— Что выбрасывать, шеф?
— Пожар в гостинице. Уберите из него все подробности, оставьте пятнадцать секунд. От этих пожаров уже и в студии пахнет дымом. Выбрось Афганистан, талибов. Там сплошные повторы, жвачка. Можно порезать гонки грузовиков в Сахаре…
— Пожалуй ты прав, Чак, — вдруг отступил Голдмэн. — Этот сюжет действительно выжмет слезу у божьих одуванчиков и даже из красношеих фермеров. Но в нашей ночной программе сюжет увидят лишь совы. Придержи его для дневного выпуска.
Удивленный такой быстрой уступкой Бродерик тут же согласился, но через минуту понял, что Голдмэн спихнул «русского мальчика» дневному ведущему. И ему опять придется пикироваться теперь с Конни Энтон, которая терпеть не может собак.
В дневной выпуск сюжет с русским мальчиком поставили благодаря вмешательству Большого Босса, который души не чаял в своей кривоногой таксе.
Но и в дневном выпуске «русскому мальчику» опять не повезло. Его прервали в самом начале прямым включением с места трагедии, случившейся в штате Арканзас. В разных ракурсах на экране замелькали кадры приземистого, похожего на ангар, здания. В то утро здесь в школе маленького городка Джонсборо раздался сигнал тревоги. Учителя и дети выбежали из здания. Видеокамера долго держала под прицелом зеленый лесок в сотне метров от школы. Отсюда, из-за этих деревьев, двое школьников одиннадцати и тринадцати лет открыли винтовочный огонь по своим одноклассникам. Четыре девочки погибли на месте. Молоденькой учительнице пуля пробила шею. Другая преподавательница умрет через два часа после передачи от раны в грудь. Еще десять школьников получили ранения разной степени тяжести…
Низкий, полный недоумения голос диктора. Суетливые движения врачей. Крупным планом залитое слезами лицо женщины.
— Молитесь за нас. Пожалуйста, молитесь за нас, — кричит она с экрана.
Ее сменяет немолодой мужчина с властным лицом. Это губернатор Арканзаса Майкл Хакабен:
— Мы должны ненавидеть ту культуру, которая взращивает, — губернатор запинается, подыскивает слово. У него подергивается верхняя губа, — культуру, которая взращивает это в двенадцатилетнем ребенке. — Он так и не решается произнести «убийцу».
После такой трагедии о «Русском мальчике» не заикается даже и Чак Бредерик.
— За тобой должок, приятель, говорит ему при встрече Голдмэн. — Если бы не я, ты бы сделал неслыханную рекламу России.
На фоне стрельбы в Джонсборо русский мальчик спасает бродячих псов. Мой нюх не обманул меня дружище и на этот раз…
— Си. — Бредерик сощурился вслед раскачивающемуся при каждом шаге Голдмэну. «Слепой самодовольный болван. Мы все заражены эпидемией душевной глухоты. Америка задыхается от дефицита сострадания…»
Шаровой молнией взорвалась статья Глеба Канавина, напечатанная в одной из московских газет под заголовком «Волчица и мальчик».
Обычно все свои материалы Глеб набивал на компьютере. Потрясенный Вовкиной историей журналист, вернувшись из клиники после посещения мальчика и разговора с егерем, сел за письменный стол. Двенадцать раз он шариковой авторучкой начинал первый абзац статьи. История никак не втискивалась в рамки газетной полосы…
Ночью в свете настольной лампы кабинет Глеба напоминал логово лютого зверя. Под столом, на диване, в углах комнаты обглоданными костями белели смятые комья бумаги.
«Вдумаемся, почему шестилетний мальчик оказался сильнее бригады вооруженных бандитов, десантников и спецназовцев? — писал Глеб. — Потому что он защищал брошенных на произвол судьбы ни в чем не повинных, истекающих кровью собак. Каждый, кто ему противостоял, в душе понимал, что мальчик прав…»
Глеб заканчивал свою работу под утро. Склоняясь над белым листом, он будто видел, как у стога соломы заносит поземкой Вовку и Найду. Егерь сказал ему, что Найда замерзла.
«Полураздетый мальчик ночью один ушел в степь, по следу раненой волцицы… Занесенные снегом, мальчик и зверь до последнего удара сердца согревали друг друга своим теплом. Когда их откопали из-под снега, они лежали, обнявшись по-братски. Люди так и не смогли оторвать лапы волчицы, примерзшие к пальтишку мальчика. Люди убивали, предавали ее щенков, она же погибла, спасая человеческого детеныша…»
