высших, наиболее разумных животных. У моего покойного друга, графа фон Хогенштейна, жил большой свинообразный макак
[68], который, уже будучи взрослым, питал глубоко укоренившееся почтение к вдвое меньшей его по размерам старой яванской обезьяне
[69], тиранившей макака в дни его юности. Свержение стареющего тирана всегда очень драматическое, обыкновенно — трагическое событие, особенно у волков и упряжных собак; Джек Лондон наблюдал это и красочно описал в своих арктических новеллах.
Споры из-за места на общественной лестнице в галочьей колонии существенным образом отличаются от разногласий на птичьем дворе, где несчастные золушки из низов влачат поистине жалкое существование. В каждом искусственном сборище животных, мало склонных к социальному образу жизни, особь, занимающая самое низшее положение, будет жестоко и беспощадно третироваться всеми и каждым в отдельности. Часто все это заходит настолько далеко, что жалкая жертва, задираемая со всех сторон, не может передохнуть, всегда недоедает и, если не вмешается хозяин, может окончательно зачахнуть. У галок картина совершенно противоположная: особи, занимающие в колонии самое высокое положение, особенно сам деспот, не проявляют агрессивности в отношении птиц, стоящих много ниже их; они испытывают постоянное раздражение лишь к своим непосредственным подчиненным. Сказанное особенно касается деспота и претендента на трон — птиц номер один и номер два. Подобное поведение может поставить в тупик поверхностного наблюдателя. Одна галка сидит на общей кормушке, вторая приближается внушительной походкой, в позе самовосхваления, с гордо поднятой головой; первая птица слегка отодвигается в сторону, однако не позволяет привести себя в замешательство. В это время появляется третья галка, ее поза гораздо более скромна; неожиданно первая птица обращается в бегство, а вторая, напротив, принимает угрожающую позу, взъерошивая оперение спины, нападает на пришельца и прогоняет его прочь. А вот объяснение: последний пришелец занимает на общественной лестнице промежуточное положение между двумя другими — достаточно выше первого, чтобы испугать его, и немного ниже второго, как раз настолько, чтобы возбудить его гнев. Галки самой высокой касты весьма снисходительны к себе подобным, занимающим низшее положение, и рассматривают их не более как песок у своих ног; акт самовосхваления со стороны первого пришельца есть не более как чистая формальность. Только при слишком тесном сближении доминирующая [70] птица принимает угрожающую позу, а нападает вообще крайне редко.
Степень враждебности высокопоставленных особей по отношению к нижестоящим собратьям прямо пропорциональна положению последних; интересно заметить, что это в сущности, несложное поведение приводит к беспристрастному урегулированию столкновений между отдельными особями в колонии. Телодвижения, выражающие гнев, и жесты атаки могут возбуждать не только тех, кому они адресованы. Я сам, слыша перебранку двух пассажиров в переполненном трамвае, заставляю себя подавить почти неудержимое желание надавать звонких пощечин обеим сторонам. Высокопоставленные галки, очевидно, испытывают такие же эмоции, но поскольку их ни в какой мере не останавливает отвращение к публичным скандалам, они и вмешиваются весьма энергично в ссору подчиненных в тот момент, когда их аргументация становится слишком пылкой. Третейский судья всегда более агрессивен к вышестоящему из двух первоначальных бойцов. Таким образом, галки высшей касты, в особенности сам деспот, постоянно действуют по рыцарскому принципу: там, где идет неравная битва, всегда становиться на сторону слабого. Поскольку большая часть ссор происходит главным образом из-за мест для гнезда (почти во всех других случаях более слабые галки ретируются без борьбы), такое пристрастие сильных самцов обеспечивает активную защиту гнезд слабых членов колонии.
Общественный порядок в галочьей колонии, однажды установившись, в дальнейшем поддерживается гораздо более добросовестно, чем он может поддерживаться среди кур, собак или обезьян. Мне никогда не приходилось замечать стихийной перетасовки, которая произошла бы без вмешательства извне и была бы обусловлена недовольством одной из низших каст. Только однажды я был свидетелем свержения тирана, дотоле правившего в моей колонии, — самца по имени Золотистозеленый. Переворот произвел возвратившийся странник, который за время своего долгого отсутствия потерял уважение к своему правителю и добился его поражения в первой же схватке. Завоеватель, Дваждыалюминиевый (он получил свое странное имя по двум алюминиевым кольцам, надетым на его обе лапки), появился осенью 1931 года после отсутствия, длившегося все лето. Он вернулся домой сильный духом, возбужденный своим путешествием и сразу же покорил прежнего самодержца. Его победа была замечательной по двум причинам: во-первых, Дваждыалюминиевый не был женат и, таким образом, сражался один против старого правителя и его супруги; во-вторых, победителю было только полтора года от роду, тогда как Золотистозеленый и его жена были из тех первых четырнадцати галок, с которыми я основывал поселение еще в 1927 году.
Ситуация, в которой мое внимание было привлечено к этой революции, была совершенно необычна. Однажды я увидел, к своему изумлению, как на кормушке маленькая хрупкая самка, занимающая низкое положение на общественной лестнице, подходит бочком совсем вплотную к спокойно кормящемуся Золотистозеленому и, словно вдохновляемая какой-то невидимой силой, вдруг принимает позу самовосхваления, в то время как крупный самец тихо и без сопротивления уступает ей свое место. Вслед за этим я заметил недавно вернувшегося героя, который на моих глазах занял место Золотистозеленого. Сначала я подумал, что свергнутый деспот под влиянием своего недавнего поражения настолько подавлен, что позволяет запугивать себя другим членам колонии, в том числе и упомянутой самке. Однако это предположение оказалось ложным: только что Дваждыалюминиевый победил Золотистозеленого, и тот навсегда остался вторым по старшинству. Что же касается Дваждыалюминиевого, то он, вернувшись домой, влюбился в молодую самку, и они были публично помолвлены в течение двух дней! Поскольку у галок супруги всегда преданно и смело поддерживают друг друга во всех конфликтах, а в семье не существует «порядка кормления», то они автоматически получают равные права и во всех столкновениях с другими членами колонии. Таким образом, жена, по необходимости, поднимается до положения своего мужа. Сказанное не остается в силе для противоположной ситуации — нерушимый закон гласит, что самец может взять в жены лишь такую самку, которая стоит ниже его на общественной лестнице.
Необычайным во всем этом является не сам факт повышения «в звании», а удивительная быстрота, с которой распространилась весть о том, что маленькая самочка, дотоле третируемая восемьюдесятью процентами членов колонии, стала «супругой президента», и отныне самое неприятное, что ждет ее, — это неодобрительные взгляды других галок. Но еще более любопытно то обстоятельство, что птица, повысившаяся в звании, знает о своем продвижении! Если животное становится робким и опасливым после своих неудач — за это ему не много чести; но понимать, что опасности миновали, и встретить эту перемену с соответствующим случаю
