дело было замято.
Глава двенадцатая
Я сочиняю «Плач по золотым душам»
Наступил декабрь 1992 года, и в Габороне состоялась очередная встреча по вопросу о Рафики. Управляющий по-прежнему требовал отловить ее и держать в загоне, пока для нее не будет подобран новый заповедник; я, как всегда, возражал — львица и так травмирована, зачем же еще лишать ее свободы! Сошлись на том, что я надену ей идентификационный ошейник и с помощью приманок буду стараться держать поближе к лагерю.
Выбор с самого начала пал на заповедник Бофутатсвана в Пилансберге, именуемый в дальнейшем Боп. Руководство Бопа переговорило с директором Департамента о возможности переселения туда меня и Рафики. В то время в заповеднике вообще не было своих львов, так что опасность конфронтации Рафики с себе подобными отпадала. Я получил разрешение перевезти в Пилансберг также ее кавалера — Нелиона. На новом месте я должен буду отвечать за связь с прессой и общественностью, которая наверняка проявит интерес к переселению последнего льва Адамсона, наблюдать за тем, как приживутся в заповеднике Рафики и Нелион, а в дальнейшем — заниматься переселением в Пилансберг новых львов.
Но в дальнейшем выяснилось, что Пилансберг будет готов к приему хищников только в июле 1993 года, когда будет ограждена площадь в 60 000 гектаров — эта работа только началась. Между тем Ассоциация землевладельцев, стремясь поскорее избавиться от нас с Рафики, усилила давление на Департамент охраны дикой природы и на меня. Я, правда, лелеял слабую надежду, что за время, отпущенное мне до перевозки Рафики, откроются новые обстоятельства гибели Исаака и перевозить ее вообще никуда не придется. Какое там! Никому из моих недоброжелателей не было дела, виновна ли в действительности Фьюрейя в гибели Исаака или нет.
Рафики проводила все больше времени с Нелионом в Тули-сафари. Прежде она бегала то с ним, то с Фьюрейей, Салой и Таной; теперь, когда их не стало, лев завладел всем ее сердцем. По ночам или рано поутру мы с Джулией слышали доносящиеся с севера голоса обоих. Изучая следы, я заметил, что в том районе была еще одна львица — возможно сестра Нелиона, и весьма вероятно, что между ней и Рафики устанавливался контакт.
Иногда Рафики навещала меня в лагере. Порой она по-прежнему выказывала свою тоску, но все-таки постепенно свыкалась с потерей. Я снова и снова благодарил Бога за то, что он послал ей Нелиона, а теперь еще и другую львицу.
В канун Рождества к нам приехала Розанна и вместе с Джулией приготовила праздничный ужин «а-ля Тавана». Вечером, как водится, пожаловала Рафики, и я на какое-то время ушел, оставив Джулию и Розанну в темноте и наказав им быть тише воды, ниже травы.
Настроение у меня подчас было хуже некуда. Вот что писала об этом Джулия своей подруге: «Рождественские праздники, конечно, приглушили в душе Гарета страшную боль, но теперь, когда все кончилось, он пребывает в депрессии. Пытается увидеть хоть какой-то просвет в тучах, но ему это не удается… Нахлынувшие на нас проблемы — необходимость срочного ремонта машины, финансовые и прочие затруднения — только усиливают чувство отчаяния в душе Гарета. Надеюсь лишь на то, что год 1993-й будет лучше и он приободрится».
Но что-то в это не больно верилось. Страницы наших ежедневников все чаще оставались незаполненными — словно это были дни, вычеркнутые из жизни. С чем сравнить горе родителей, потерявших детей, — так было после гибели Батиана и повторилось теперь. Джулия уехала на Новый год в Южную Африку к родным, а я остался выслеживать браконьеров и обезвреживать капканы; именно в это время я создал нечто необычное.
Однажды во второй половине дня я сел за стол под сенью нашего пастушьего дерева, положил перед собой листы бумаги и начал писать. Столбик термометра даже в тени рвался к отметке «сорок», но, несмотря на жару и состояние полусна — я не был уверен, что нахожусь в полном сознании и способен контролировать написанное, — слова лились потоком. Так появился «Плач по золотым душам», как я позже назвал это сочинение.
Отложив перо, я перечитал написанное. Настоящий гимн львиному племени! Племени, которое гораздо старше, чем род человеческий, которое некогда владычествовало над необозримыми просторами. Это была повесть обо всей львиной жизни — о том, как комочки жизни, затеплившись в утробе львицы, в положенный срок являются на свет; как львы, достигнув зрелости, вновь дают жизнь себе подобным; как в конце концов уходят в небытие — и вновь круговорот рождения, жизни и смерти…
Это было повествование от имени всего львиного племени — голосом одного его представителя. В нем не могло не найтись места и скорбным строкам — о том, сколько львов гибнет по вине человека, от его пуль, ядов, капканов; как нелегко свободолюбивым хищникам в созданных человеком зоопарках и цирках; как разрушается львиная семья, если охотники убивают ее вожака и защитника, а с разрушением семьи гибнет и вся социальная система, на которой держится львиный мир.
Повествование заканчивалось посланием Человеку от имени Львиного Племени. Потребовался минимум времени, чтобы переложить излитый из моей души поток слов в стихи.
История у каждого сочинения разная, но общее у всех одно — их пишут, чтобы их читали. Я хочу когда-нибудь издать «Плач по золотым душам» в виде отдельной, хорошо иллюстрированной книги. А пока печатаю в качестве приложения к этой. Надеюсь, он поможет глубже заглянуть в неизвестный вам мир. Что бы ни случилось, мой лирический герой непременно донесет послание и гимн Львиного Племени племени Людей. Мой лирический герой со мной. Мой голос теперь не одинок.
Глава тринадцатая
У врат небытия
«Почему бы тебе просто не покинуть Тули? Тогда весь этот скандал вокруг львицы быстро уляжется», — сказал мне в неофициальной беседе один из членов Ассоциации землевладельцев в январе 1993 года. Он предполагал, что это будет решением проблемы. Но вот согласится ли Ассоциация, если я оставлю Рафики на продолжительное время одну без надзора? Это было бы равносильно признанию, что их смущает не столько Рафики, сколько мое присутствие.
А для Рафики как раз было важно, чтобы я остался. Однако в конце января мы с Джулией, хоть и не без колебаний, сошлись на том, что недельный отдых на Южноафриканском
