Ознакомительная версия.
Владимир Алексеевич Чивилихин
Серебряные рельсы
Этих мест, куда я забрался, пожалуй, не знает и сам дьявол.
Н. Пржевальский
Эх, Казыр, Казыр, злая непутевая река! Мало людей прошло по твоим берегам от истоков до устья, и ни один человек еще не пробился через все твои шиверы и пороги. О чем бормочет твоя говорливая вода? Что ты рассказываешь, Казыр, – единственный свидетель и недобрый участник трагедии, о которой вот уже много лет помнят тысячи сибиряков…
Чтобы найти исток Казыра, надо от знаменитых красноярских Столбов брать к центру Саян. Причудливые голые скалы вскоре переходят в лесистые округлые «шеломы», глубоко и густо изрезанные притоками красивейшей сибирской реки Маны. И вот уже высится обширное Белогорье – издали видны лишь сизые гольцы, белесый олений мох на крутых склонах да снег ослепительной свежести. Не вздумай туда зимой – пропадешь ни за понюх табаку. Да и летом эти места можно пройти лишь звериными тропами. Горные кабарожьи тропы приведут к Фигуристым и Агульским белкам, в гигантские мраморные башни и цирки, каких нигде больше не увидишь.
А еще дальше – первозданная стихия камня. Сюда, к этому намертво запутанному каменному узлу, тянется с запада островерхий хребет Крыжина, с востока – Хонда-Джуглымский, а с юга – неприступный дремучий Ергак-Таргак-Тайга. Сталкиваются, сплетаются, пересекаются мощные горные цепи, выбрасывая за облака гору Пирамиду, пик Грандиозный, Поднебесный голец, Кулак-белок. Кажется, не будет конца царству скал, отвесным стенам, глубоким и темным, как преисподняя, провалам, диким утесам выразительных и странных форм.
Здесь-то, в самом центре каменного хаоса, рождается Казыр, отсюда он начинает свой стремительный бег к Енисею. Жизнь этой реке дают лед и солнце, и казырская вода унаследовала от них заоблачный холод и вечную энергию. Силен Казыр, не везде перебродишь его, не везде переплывешь – упругая струя подхватит смельчака, разобьет на рыжих ослизлых валунах…
Есть на Казыре бурливые перекаты – шиверы, вода тут серебрится и что-то невнятно лопочет, есть тихие глубокие плесы, где танцует златоперый хариус, есть мутные водовороты, ямы и воронки. Подмоет, повалит река высокий кедр, дотащит его до такого бучила, поставит корнями вверх и медленно всосет, утопит, чтобы вскоре выбросить этого лесного красавца помятым и бездыханным.
Но главное препятствие на Казыре – пороги. В одном месте вся река собирается в узком гранитном горле, в другом – прорывается по длинному, извилистому коридору, в третьем – прыгает по ступенчатым лбам. Есть порог, который тянется на семь километров, и в солнечный день стоит над каждым его сливом цветистая радуга…
Долго беснуется Казыр, пока не расступятся горы и плавные увалы Минусинской покати не смирят его буйный норов.
Вдоль Казыра – непролазная черневая тайга. На взгорках стоят лохматые кедровники, распадки забиты сбежистыми кронами елей, к сырым низинным местам собираются пахучие пихты, чтобы в полую воду вволю пошлепать по мутной волне широкими лапами. В таком лесу тихо и сумрачно. До земли свисает с веток седой мох, гниют внизу остатки поживших свое лесных великанов. Встречаются по берегам Казыра черные гари, на добрую сотню километров протянулся гибник – лес, съеденный залетными вредителями: сибирским шелкопрядом и монашенкой. Древесные скелеты подтачиваются червями и падают от ветра. Ни зверь не живет на этом лесном кладбище, ни птица. Только вечный труженик дятел долбит и долбит сухие стволы.
Первые люди пришли на Казыр за соболиными шкурками. Это было не так давно. Потом сюда потянулись рыбаки, топографы, ботаники, геологи, оставляя после себя просеки, затесы, вешки. И все-таки можно неделями брести по казырской долине и не встретить ни одного зимовья, ни одной меты…
Зима памятного сорок второго нагрянула в Южную Сибирь неожиданно, вдруг. В казырской долине забуранило звериные тропы, кусты и колодник. Пышные снежные шапки пригнули ветки елей и пихт. Даже Казыр смирился – заковало льдом его уловы и ямы. Ни птичьего гомона, ни собачьего лая, ни человеческих голосов.
Но вот в безмолвие зимней тайги ворвался посторонний, нездешний звук. Он шел с неба. Низко, у самых вершин кедров, пролетел самолет. Потом другой. Самолеты до сумерек кружили над Казыром. Назавтра они снова прилетели, а потом еще и еще. На все вопросы с земли радисты отвечали:
– Продолжаем поиски.
Сотни людей в Абакане, Новосибирске и Нижнеудинске нетерпеливо ожидали известий с Казыра. «Наверно, не смогли пройти Щеки», – говорили одни. «В этот порог они не сунутся, там сразу видно, что только берегом можно, – высказывались другие. – А вот в Базыбае действительно могли сгинуть – это же такая мясорубка!» – «А вдруг они отклонились от маршрута? – предполагали третьи. – И границу перешли…»
Снова надвинулись на Саяны низкие тучи, и повалила кидь – густой непроглядный снег. Пурга прогнала самолеты на базы. Теперь было не подступиться к казырской долине. Вскоре о результатах поисков запросила Москва. В Новосибирске, откуда была послана пропавшая экспедиция, жил в это время московский профессор. Его сын возглавлял ушедшую группу. Старик никому не верил, что сын может пропасть. Смертельную обиду нанес ему тот человек, который сказал, что люди, возможно, ушли за границу…
Проходили дни, а сына все не было. Из поселка Верх-Гутары, что расположен в Центральных Саянах, передали по радио протокол опроса проводника. Экспедиция брала этого проводника с условием, что он выведет людей к Минусинску. Однако проводник быстро вернулся из тайги вместе с оленями. Он объяснил, что его отправили назад от места слияния Правого и Левого Казыра.
Проводник был последним человеком, который видел исчезнувшую группу. Отец начальника экспедиции рвался в Саяны, чтобы поговорить с ним, но все перевалы забило рыхлым снегом, и путь в горы был отрезан, по крайней мере для человека, которому уже под семьдесят.
Экспедиция исчезла. Однако старик все не терял надежды, зная, что сын не раз бывал в трудных переплетах. Писал в конце ноября домой в Москву: «Отсутствие от него сведений наделало здесь большой переполох. Снова собираются посылать самолеты. Я-то думаю, что он по зиме, как совсем замерзнут реки, выберется. Пройдет забережками, как по тротуару. Такой мужик едва ли пропадет».
Друзья пропавших и пограничники, живущие на Казыре, организовали наземные поиски. Ушли в тайгу на «камысных» – подбитых лосем – лыжах два отряда. Главный поисковый отряд, которым руководил верный друг и ученик начальника экспедиции, двигался с верховьев Казыра. Следов пропавшей экспедиции было много: в одном месте – затес, в другом – кострище, в третьем – плот, застрявший в камнях. Вначале показалось, что люди погибли в пороге Щеки – бешеная вода вздыбила плот на острых каменюках, и он стоял сейчас в крутом наклоне, намертво вмерзнув в рваный лед, а вокруг свирепо клокотала вода. Конечно, целым из такого пекла не вылезешь! Однако ниже порога раскопали под снегом остатки костра и свежие пни – видно, тут строился новый плот. Этот плот из пихтового сушняка был обнаружен в Китатском пороге. Потом затесы исчезли. На деревьях, растущих по берегам Казыра, не было уже ни одной меты.
Ознакомительная версия.
