Перси Фосетт
Неоконченное путешествие
Удивительная история!
С сожалением я перевернул последнюю страницу рукописи, словно распростился с близким другом. В течение нескольких дней я проводил часы второго завтрака в конторе, как завороженный читая эту повесть, недавно попавшую в мое распоряжение. Даже трудности дешифровки бисерного почерка не могли нарушить ощущения, будто я сам принимаю участие в этом рискованном предприятии, так как мысленно я сопровождал отца в его экспедициях, делил с ним трудности и лишения, видел его глазами поставленную им перед собой великую цель и вместе с ним переживал одиночество, разочарования и триумфы.
Глядя из окон моей конторы на свинцовые облака, на пасмурную картину перуанской зимы у побережья, я всем нутром ощутил необъятность Южной Америки. Там, за барьером Анд, громоздившихся к востоку над низким потолком истекающих слезами облаков, лежат огромные дикие пространства, враждебные и угрожающие, тщательно скрывающие свои тайны от всех, кроме самых отчаянных смельчаков. Реки, вяло текущие по сумасшедше закрученным руслам между молчаливых занавесей джунглей[1] — мутные реки, полные смерти; леса, где животных можно слышать, но не видеть; кишмя кишащие змеями топи; скудные, посещаемые лихорадкой пустынные местности; дикари, готовые поразить своими отравленными стрелами любого, кто нарушит их уединение, — обо всем этом я уже знал вполне достаточно, чтобы мысленно следовать за отцом по страницам этой рукописи, которая уводила меня то к временам варварского каучукового бума со всем сопутствующим ему произволом и жестокостями, то к молчаливым и неисследованным пограничным рекам, и, наконец, на поиски затерянных остатков когда-то могучей цивилизации.
Рукопись не являлась для меня чем-то совершенно новым. Помнится, отец работал над нею еще до того, как я уехал в Перу в 1924 году, и время от времени читал некоторые выдержки из своего труда. Однако эти записки так и не были им закончены. Оставалось дописать финальную часть — кульминационный пункт, которым должна была явиться последняя экспедиция. Но девственный лес, допустив заглянуть в свою душу, потребовал взамен плату — жизнь отца. Страницы этой рукописи, над которой отец трудился, полный надежды на удачное завершение экспедиции, сделались душераздирающей реликвией трагедии, существа которой мы не могли выяснить.
Если факт смерти не доказан, не так легко поверить, что одного из членов семьи больше никогда не увидишь. Моя мать, владевшая этой рукописью, была твердо убеждена, что наступит день и ее муж вместе со старшим сыном вернутся. В том, что она так думала, нет ничего удивительного. Вести о судьбе экспедиции приходили одна за другой, некоторые заслуживали доверия, другие казались фантастическими, но среди них не было ни одной безусловно достоверной. Однако не только уверенность, что отец сам напишет заключительную часть рукописи, задерживала публикацию этих записок. Крайне желательно было также по возможности держать в тайне предполагаемое местонахождение объекта его поисков, причем не из ревности к его славе, а потому, что он сам, не желая, чтобы другие рисковали из-за него жизнью, завещал нам делать все возможное, всеми способами препятствовать посылке спасательных экспедиций, если его группе не удалось бы вернуться назад.
Более пятнадцати лет прошло с тех пор, как отец отправился в свою последнюю, роковую экспедицию в Мату-Гросу[2], и вот предо мной лежит все, что от нее осталось. Раньше я не представлял себе в полном объеме все то, что он сделал в Южной Америке. Мне, конечно, были известны основные события и факты, но отсутствовали многие необходимые материалы, которые дали бы возможность объединить все, что знаю, в единое целое.
— Ты, наш единственный оставшийся в живых сын, должен получить все его бумаги, — сказала мать, доставая из чемодана и вручая мне его дневники, письма и рукопись.
Один за другим я брал эти материалы с собой на службу и внимательно изучал их в обеденный перерыв. В Южной Америке этот перерыв длится долго, и полагающиеся два часа покоя я использовал не для еды, а для того, чтобы заняться своими делами. Так перерыв стал у меня обычным временем для изучения материалов отца и их обработки.
Я закончил читать рукопись с твердым решением опубликовать ее — насколько возможно довести до конца ту цель, которую ставил себе отец, когда писал ее. Этой целью было пробудить интерес к тайне потонувшего материка, которая, если ее раскрыть, могла бы изменить все наши представления о древнем мире. Я чувствовал, что пришло время полностью рассказать историю путешествий полковника Фосетта.
Но мир был охвачен войной. Железная дорога, на которой я работал инженером-механиком, служила военным целям, и вскоре, после того как я с энтузиазмом принялся перепечатывать рукопись на машинке, обстоятельства стали отнимать у меня большую часть свободного времени. Возможно, это принесло пользу делу. Лишь только вернулось подобие нормального существования, я смог убедиться, что для завершения задуманного потребуется очень много труда и одними лишь занятиями в часы досуга мне не обойтись. Для подготовки рукописи к публикации необходимо было уделить ей нераздельное внимание. Поэтому работа над книгой не была завершена до тех пор, пока я окончательно не расстался с дорогой.
Искусный художник мог бы написать целую повесть на материале только одного из рассказанных эпизодов. Я колебался — насыщать ли эту книгу столь большим количеством эпизодов, в особенности когда нет заключительной, кульминационной части всей повести. Однако мне здесь не нужно добиваться стилистических красот, говорил я себе, повесть должна быть рассказом самого автора о деле его жизни и пережитых им приключениях, просто и безыскусно излагаемым, правдивым отчетом о фактах и событиях.
«Мечтатель Фосетт» — звали его многие. Возможно, они были правы. Так всякий человек — мечтатель, если живое воображение рисует ему возможности открытий, выходящих за пределы принятых в науке положений. Именно мечтатель оказывается исследователем, а исследователь становится первооткрывателем. Однако отец был человеком практического склада и в свое время отличился как солдат, инженер и спортсмен. Его рисунки получили признание Королевской академии. Он играл в крикет, защищая спортивную честь своего графства. Нечего удивляться тому, что молодой артиллерийский офицер, который в двадцать лет построил без посторонней помощи две великолепные гоночные яхты и получил патент на открытый им принцип сооружения судов, известный под названием «ихтоидная кривая», благодаря чему увеличивалась скорость судна, был приглашен солидной фирмой яхтостроителей на должность консультанта-проектировщика а впоследствии достиг выдающегося успеха в тяжелом и рискованном деле определения границ между тремя государствами, которые во время великого каучукового бума оспаривали их в кровопролитных стычках. Да, это так — он мечтал; но его мечты были основаны на разуме, и он был не из тех, кто жалеет силы, когда надо подтвердить теорию фактами.
