В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

Дневники путешествия 1907 г.

Полвека назад молодой энтузиаст своей науки, синологии, Василий Михайлович Алексеев (впоследствии избранный академиком и ставший блестящим руководителем школы китаистов) совершил совместно с известным французским ученым-синологом Эдуардом Шаванном [1] научную экспедицию по Северо-Восточному Китаю. Э. Шаванн ставил перед собой преимущественно археологические задачи, а В. М. Алексеев занимался собиранием фольклорного материала и особое внимание уделял коллекционированию народных (лубочных) картин, о которых решил тогда писать магистерскую диссертацию. Эти интереснейшие произведения народного искусства пользуются в Китае большой популярностью.

Китай предстал в 1907 г. перед глазами молодого китаиста нищей полуколониальной страной. Ее население жестоко эксплуатировалось и находилось во власти вековых суеверий. То был богдыханский Китай, изнывавший под гнетом иноземной Маньчжурской династии и империализма.

Дневники В. М. Алексеева интересны прежде всего тем, что они дают яркую картину порядков, существовавших в тогдашнем Китае.

Перед читателем проходят фигуры малокультурных, разложившихся чиновников, европейских миссионеров, стремившихся подчинить своему идеологическому влиянию огромную страну, чтобы облегчить империалистам возможность бесконтрольного политического хозяйничанья в ней. Образы, с которыми знакомят нас дневники В. М. Алексеева, зарисованы с исключительной яркостью. Василий Михайлович был замечательно тонким наблюдателем. Старый Китай встает перед нами на страницах дневников как живой.

Не менее ценны дневники В. М. Алексеева и тем, что они показывают нам покойного академика не только как выдающегося ученого, но и как человека с большим сердцем подлинного гуманиста в лучшем смысле этого слова. Как резко отличается В. М. Алексеев от рядовых представителей западноевропейской науки своим отношением к китайскому народу! В. М. Алексеев не перестает восхищаться даровитостью китайцев, их приветливостью, их готовностью ответить добром на любое проявление благожелательства европейцев. Василий Михайлович охотно и дружески беседует и с простыми людьми, и с сюньфу и чжисянями, представителями верхушки чиновной иерархии.

Его глубоко волнуют несправедливость и притеснения, чинимые по отношению к простым людям. Лодочники, возчики, встречные крестьяне — со всеми ими В. М. Алексеев немедля устанавливает добрые отношения и находит общий язык. Все это показывает, что уже в молодости В. М. Алексееву было присуще то свойство, которое пленяло нас, его друзей, в годы, когда он достиг полной духовной зрелости, — сочетание яркого и тонкой интеллекта с большим отзывчивым сердцем.

Дневники В. М. Алексеева широко знакомят читателя с китайской культурой. О ней автор пишет не с позиций стороннего наблюдателя, а с позиций человека, которому эта культура была внутренне близка и глубоко понятна. В. М. Алексеев был исключительным знатоком китайского языка, письменных памятников, китайской культуры, истории китайского народа, его быта. Много страниц в дневниках посвящено характеристике театра, музыки, литературы, философских течений (конфуцианство, даосизм), религиозных культов и верований.

Дневники помогут с большей полнотой оценить трудности и итоги огромного пути, пройденного талантливым китайским народом от тяжелого прошлого начала XX в. к великим завоеваниям социалистической революции.

Дневники В. М. Алексеева читаются с тем большим интересом, что их автор был замечательным мастером слова. С большим искусством и экспрессией он описывает и буддийский храм со всеми собранными в нем изображениями богов, и народную процессию, возносящую моления к небу о дожде, и парадный обед, и мытарства, связанные с «путешествием на тачке», и свадебный обряд.

К описанию всех этих событий В. М. Алексеев подходит во всеоружии знания традиций и церемониала китайской жизни.

Издание дневников полностью, т. е. со всеми комментариями к текстам, было давнишним желанием Василия Михайловича. В одном из своих публичных выступлений (в Географическом обществе в 1940 г.) он оценивал этот материал следующим образом: «Этот дневник был бы в своем роде единственным памятником старого Китая на рубеже нового, он также был бы единственным дневником первого русского путешественника, ехавшего в Китай и путешествовавшего по нему организованно, с должной подготовкой, с достаточным знанием языка и с глубоким уважением перед великою китайскою культурой четырех тысячелетий».

Однако Василий Михайлович успел подготовить к печати лишь часть материала своих путешествий, составившую первые две главы настоящей книги. Остальные главы подготовлены к печати вдовой и дочерью автора Н. М. Алексеевой и М. В. Баньковской, в распоряжении которых были четыре источника.

Во-первых, это путевой дневник, содержащий, кроме путевых впечатлений на русском языке, отдельные китайские записи. Во-вторых, дневник на китайском языке, в который Василий Михайлович заносил материалы, представлявшие эпиграфический интерес. Теперь эти записи переведены на русский язык и часть из них включена в текст русских дневников. Третьим источником был личный дневник В. М. Алексеева того же времени и четвертым — архив В. М. Алексеева, в котором хранится ряд ценных документов, связанных с путешествием 1907 г., в частности почти все иллюстрации, включенные в эту книгу.

Дневники В. М. Алексеева довольно долго ждали опубликования; тем не менее они нисколько не устарели. Как старинное хорошее вино, они пленяют своим ароматом. Они принадлежат к числу человеческих документов, которые дают нам возможность лучше и глубже понять историю нашей науки в лице ее наиболее достойных представителей.

Академик В. В. Струве, В. М. Штейн

Апрель 1907 г., Пекин. Невзрачный, но крепкий осел выносит меня из Пекина, и вот, свернув с шоссе, трясусь по проселочной дороге, которая не лучше и не хуже наших русских. Кругом поля, на которых растут пшеница, рис, лотос. Полуголые, загорелые до черноты поселяне, по колено в липкой грязи, заботливо месят ее руками, словно тесто. Не легко дается Китаю его насущная пища «старый рис» (лао ми)! Порой взбежит холмик. Он обязательно использован. То высится на нем беседка, надпись на которой замысловато намекает на что-нибудь вроде того, как сладко, мол, поэтически отдохнуть в свободных струях горного ветерка, то воткнулась холму в бок небольшая пагода-могила буддийского монаха, а не то и весь монастырь, дремлющий в роще сосен и кипарисов, как-то лениво и отлого ползет вверх из плоской равнины. На больших холмах летние резиденции князей и богатых людей. Один из таких холмов занят, например, любимым летним дворцом ныне властвующей матроны, так называемой матери богдыхана, императрицы Западного Дворца.

Дорога юлит меж многочисленных кладбищ, четырехугольных пространств, обсаженных обязательно сосной или кипарисом, деревьями, символизирующими бессмертие. Внутри этой живой ограды видны небольшие насыпи могилы. Каждое такое кладбище принадлежит отдельному роду, начинающемуся обыкновенно от первого, прочно