Александр, уже готовый дать шпоры своему коню, стал искать глазами проповедника, чтобы попрощаться с ним, но его преподобие исчез.
— Вперед! — зычным голосом скомандовал Шони.
И трое всадников, сопровождаемые двумя слугами, скакавшими, как антилопы, тронулись в путь, и совершенно беспрепятственно: никто им не помешал.
— Или я сильно ошибаюсь, — сказал Альбер де Вильрож, — или вся эта орда не больше, чем сброд самых отъявленных грабителей. Во всяком случае, раз мы отказались от их услуг, они объявят нам войну. Довольно скверно для начала. Как по-твоему?
— Ну вот еще! — возразил Александр. — Если они начнут на нас наседать, мы их перещелкаем одного за другим, вот и все… А что касается проповедника, пусть сам устраивается как умеет.
А проповедник устроился очень хорошо. Почтительно окруженный своими недавними преследователями, он с великолепным аппетитом уписывал недоеденную кабанью тушу и, оказывая честь жаркому, завел с вождем оживленный разговор, свидетельствовавший об их довольно-таки странной близости.
Его преподобие явно пользовался влиянием среди недавних преследователей, что не совсем обычно для жертвы.
Не была ли вся эта комедия лишь прологом кровавой трагедии?
Чернокожие требуют плату за проход через их территорию. — О французских исследователях. — Не имея ничего другого, три француза хотят платить припасами. — Голод среди туземцев. — Рядом с хищниками. — Стадо слонов. — В чем опасность охоты на слонов. — Ужасное положение. — Под ногами толстокожего. — Волнение Жозефа отражается на его речи. — Раненые гиганты.
— Лошадь под Александром пугается, на Александра наступает слон.
Всякий скажет, что затея наших трех путников была безумием. Не столько из-за намерения найти клад, самое наличие которого еще могло быть отнесено к царству химеры, сколько из-за почти непреодолимых препятствий, создаваемых и природой, и людьми.
Весело, с чисто французской беззаботностью отправиться на поиски драгоценных камней, зарытых неизвестно где на этом огромном континенте, без проводника, не имея ничего, кроме компаса и грубого чертежа, нанесенного на тряпку, да и то по указаниям невежественного кафра, — конечно, такая затея может принести много бурных переживании, но главная цель рискует остаться недостижимой, — верней, она не может быть достигнута.
Во все времена и у всех народов исследователи, поставив перед собой цель, пускай даже химерическую, все же иногда успевали сделать памятные открытия. Однако люди, жаждущие неизвестного, верящие легенде об Эльдорадо,[8] все эти изобретатели философского камня и открыватели Северного полюса всегда располагали тем, что им бывало нужно для работ.
А наши три француза пустились в глубину незнакомой страны без припасов, с оружием, которое, как хорошо знают охотники, всегда может выйти из строя, и с лошадьми, которых муха цеце, этот бич Южной Африки, может уничтожить в несколько часов. Как правильно заметил вождь чернокожих, они не имели фургона, этого дома на колесах, где путешественник всегда может укрыться в непогоду и где, что весьма существенно, он может возить всякий хлам, которым расплачивается за проезд.
Между тем надо отметить, что многие африканские царьки чрезвычайно ревниво относятся к неприкосновенности своих владений. Не то чтобы они были так уж свирепы (я говорю главным образом о тех, которых можно встретить между экватором и крайним югом) и чтобы они вообще отказывались пускать к себе путешественников, но за разрешение пересечь их территорию они требуют плату, и нередко довольно высокую.
Сколько исследователей застревало на долгие месяцы, едва вступив во владения этих наивных и алчных тиранов! Сам знаменитый Ливингстон бывал вынужден, исчерпав аргументы и материальные возможности, менять свои маршруты и, преодолевая новые большие трудности, обходить эти негостеприимные земли. Только один Стенли сумел противопоставить силу этому налогу на транзит. Но Стекли, который завалил трупами весь свой путь от Занзибара до Конго, весьма и весьма подорвал дело мирного завоевания Экваториальной Африки.
Он поступил плохо с точки зрения гуманности. Наука имеет неотъемлемые права, но и права гуманности непререкаемы, и не может быть антагонизма между гуманностью и наукой.
Должен ли я напомнить об уничтожении жителей Тасмании, об истреблении австралийцев, о массовых расстрелах населения Капской колонии, о вымирании краснокожих на Дальнем Западе? Почему мне не привести прославленные имена французских исследователей, которые вдохновляются только благородными примерами и взяли себе за правило человеколюбивый девиз: «Мягкость, убеждение»? Я имею в виду отважного Жана Дюпюи, открывшего на Дальнем Востоке путь, который тридцать лет искали англичане, и мирно покорившего десять миллионов тонкинцев; я говорю о добром Солейе с нежным профилем апостола, — его память чтут даже разбойники Сахары; об энергичном Брю де Сен-Поль-Лиа, который утвердился на Суматре и завоевал дружбу свирепых малайцев; о Баполе, счастливом исследователе Фута-Джалона; об ученом Дезире Шарне, который вывез из Мексики целую древнюю цивилизацию; о храбром Бразза, которому мы обязаны колонией в Габоне; о неподкупном правителе Шессе, который дал нам Таити; об Альфреде Марше и Ашиле Рафре, которые обогатили наши естественноисторические коллекции; об аббате Дебезе, скончавшемся в трудах на берегу Танганьики, и несчастном Крево, который стал жертвой, потому что но пожелал быть палачом. Они себя пели не как завоеватели, они не появлялись вместе с многочисленными и хорошо вооруженными войсками; они не привозили в колонии продукты цивилизации в виде разрывных пуль. Они подвигались как подлинные посланцы мира и прогресса.[9] Если они и пали жертвами своей преданности науке, то, по крайней мере, они ее не опозорили. И даже наоборот, ибо для великих идей кровь мучеников — лишь благотворная роса.
Что касается предприятия наших героев, то, даже не будучи бескорыстным, оно, однако, не лишено смелости и не ограждено от опасностей. Вильрож и Шони хотели бы продвигаться быстро и без лишних приключений пересечь область, ревниво охраняемую от белых. Трудность удваивается, если вспомнить, что у них нет ничего с собой. Но Альбер де Вильрож при всей своей внешней беспечности был весьма наблюдателен; к тому же он был знаком с трудами тех, кто изучал здешние места до него. На основании всего этого он нашел верный, как ему казалось, способ улаживать всякие трудности.
