Евгений Буянов - Улыбка на тропе

Ознакомительная версия.

«Шхельди» на местном наречии означает «брусника», и «законный» запах этого слова – брусничный. Насчет реки и вершины Шхельды, возможно, сказал Онегин: «…Боюсь, брусничная вода мне б не наделала вреда…»

Но в туристско-альпинистском лексиконе прочно укоренилось еще одно шутливое, «знакомое, но незаконное» смысловое содержание слова «ШХЕЛЬДА», равнозначное терминам «туалет» и «сходить в туалет» (сходить «на шхельду»). Известны несколько версий происхождения этого термина. По одной версии он произошел из-за того, что из туалета лагеря «Шхельда» вершина была хорошо видна, «как на картинке». По другой версии одна из альпинистских групп, идущих на Шхельду, очень страдала расстройством желудка, и своеобразно «промаркировала» весь свой маршрут к вершине частыми заходами «на шхельду». По третьей версии все группы, поворачивавшие в ущелье Шхельды, по дороге упирались в туалет альплагеря, все тропы сходились здесь. А заблудившиеся на этих тропках группы неизменно выходили опять к туалету (опять «шхельда!», опять «вляпались!»). По четвертой версии дорожка в альплагере к туалету шла и «в сторону вершины», потому прогулку к туалету и стали шутливо называть «походом на Шхельду». Имеются и другие версии, – почти каждая группа, проходившая мимо этого альплагеря сочиняла свое объяснение. Подтекст в шутливом ключе: выполнить действие важное, нужное и трудное, как восхождение на Шхельду…

Устами своих циничных гаденышей этот «термин», прилипчивый, как инфекция, начал расползаться из альплагеря сначала по окрестностям Приэльбрусья, затем по всему Кавказу и «холмам Грузии», по всему Союзу. Беззастенчиво используя славу коварной вершины-соблазнительницы, с образованием СНГ он обрел международный статус. Его «заслюнявили» языком и наши, и иностранные любители специфичного русско-балкарского горного жаргона и на стенах Альп, Анд и Кордильер, и на гималайских восьмитысячниках… Ходить «на Шхельду» стали и близкие «знакомцы» альпинистов, – космонавты, хотя достигнутые ими высоты в прямом смысле куда больше роста кавказской коротышки…

Распространение термина «Шхельда» «волочило» (точнее, «сволочило») за собой много разных шуток, пусть с «сомнительным запахом, но смех есть смех, – он ценен всегда, и всегда свеж, если он есть… К примеру, можно привести перефразировку фразы из песни Визбора:

(а то и «Кончилось дело жаркое, „Шхельда“ в штанах – до дна!..»)

Или вот такое, с вариантами, «хокуя танками»:

Конечно, на сей счет и анекдоты имеются. Например, такой. К парню в альплагере подходит приятель и спрашивает:

– Ты, говорят, на Шхельде ногу сломал? Где: на Западной, на Центральной?

– Не, на внутренней!

– Это где же?

– Да вот из туалета здесь выходил, споткнулся о порожек, и скатился с вывихом прямо к медпункту – вот удача!..

Раннее утро перед побудкой альплагеря «Джайлык», 70-е годы прошлого века, ущелье Адыр-Су в Приэльбрусье (у устья реки Юном-су). Тихо открывается окно «лавчонки» по прокату снаряжения, и из него появляется круглая голова дяди Кости, – местного завхоза. «Джайлык» – хороший, чистенький альплагерь для физиков и инженеров министерства… Не будем уточнять какого, скажу только, что сюда они приезжали «отдыхать» после тяжких, благих дел по созданию атомных электростанций и водородных бомб такой мощности, которая в мозгах у «империалистов США» начисто отбивала мысли о своем ядерном превосходстве…

Про дядю же Костю каждой местной альпинистской «собаке» известно, что нет вещи, которую бы он не украл, не продал, не списал по ведомости, и за которую он бы успешно не отчитался так, что никакая ревизорская «блоха» не укусит… А самому дяде Косте хорошо известно, сколько «голодных» процентов со своей лилипутской зарплаты готовы выплатить альпинисты, – в основном инженеры и эстеты-гуманитарии. Готовы отдать за качественное снаряжение во имя целостности своих костей на восхождениях. И знает дядя Костя, какую «кость» бросить каждой знакомой альпинистской «собаке», чтобы она не лаяла и не выла перед восхождением, – связку карабинов, пуховку, или веревку. Дядя Костя торгует и отечественным, и импортным снаряжением, причем последнее идет с ценами, достигающими «гималайских» высот. Потому с дядей Костей все стараются «ладить, не гадить и словами гладить», но…

Сейчас, в часы утренней побудки, наиболее «тертые калачи» и некоторые, ими предупрежденные, напряженно наблюдают развитие этой сцены и голову дяди Кости, пытливо ощупывающую свои лагерные владения и размышляющую над возможностями новых барышей… Сейчас что-то случится! И действительно, ровно в 6.00 радист для побудки на всю мощность «врубает» известную песню Сухарева и Берковского о собачке Тябе, причем сразу с куплета-припева:

И лагерь «в лесу на Юном-су» просыпается легко и весело, вдыхая и свежесть горного утра, и запах сосен, и радостный шум этой шутки, ставшей со временем форменным «побудочным» ритуалом. А по словам некоторых, и «поблудочным» после сладкой ночи с пылкой, как рассвет, альпинисткой…

Жаль, этого лагеря больше нет, – его снесло селем. Но вместо него немного ниже по течению Адыр-Су на возвышении у моста возвели «Новый Джайлык», который сейчас живет и работает.

Про большого поэта Александра Городницкого и его напарника, замечательного исполнителя авторских песен, Михаила Канэ, в ленинградском клубе авторской песни «Восток» ходила забавная байка. Ее содержание удобно изложить в виде глубокомысленного разговора двух «знатоков»:

– Вот ведь, Городницкий и Канэ двадцать лет поют вместе, а Канэ так и не научил Городницкого за это время играть на гитаре. А Городницкий не научился играть. Ну так, ну так прилично играть, на уровне Канэ…

– А Городницкий так и не научил Канэ сочинять стихи… А Канэ не научился сочинять. Ну так, так прилично сочинять, на уровне Городницкого!..

Ознакомительная версия.