Видели мы во время наших прогулок и останки могучих китов, выброшенных на этот негостеприимный берег штормами.
К сожалению, обстоятельства не позволили нам совершить поход на окраину острова и поклониться побережью, на которое сто пятьдесят лет назад высадились моряки Беллинсгаузена и Лазарева. Туда за месяц до нашего прихода добрались гляциолог Леонид Говоруха с товарищами и установили на берегу столб с памятной медалью, ими же изготовленной в механической мастерской.
Но зато на морских слонов, тюленей и котиков насмотрелись досыта. Если говорить чистую правду, то котиков мы видели в единственном числе. Этот одинокий бродяга, кутаясь в свою дорогую, ускользнувшую от пушного аукциона шубу, сидел на рифе в трех метрах от берега и при нашем появлении издал ряд шипящих звуков, которые в переводе на русский язык означали: «Если вы с честными намерениями, то глазейте сколько душе угодно, но прошу не забывать: за мою шкуру установлен такой штраф, что никакой вашей зарплаты не хватит!» Но о штрафе мы знали и сами, и поэтому Арнаутов ограничился тем, что смело полез в воду, залез на риф и крупным планом сфотографировал котика. При попытке же его погладить котик щёлкнул зубами и скрылся в море.
По пингвинам мы ещё соскучиться не успели, по тюленям тоже, и львиную долю нашего внимания уделили морским слонам.
Но в первый же день нам фатально не повезло: из многочисленных групп экскурсантов, которые разбрелись по острову, только два человека, несмотря на все старания, так и не увидели слонов: Арнаутов и я. Вернувшись несолоно хлебавши ночевать на «Обь», мы вынуждены были с тихим бешенством слушать десятки восторженных рассказов о слонах, причём особенно возмущало то, что они на каждом шагу попадались даже тем, кто вовсе их не искал. Более того, Димдимыч, оказывается, фотографировал группу слонов, когда мы проходили в ста метрах от него!
— А разве вас тоже интересовали слоны? — честно округлив глаза, удивлялся Димдимыч. — Вот бы никогда не подумал… Ладно, не расстраивайтесь, я подарю вам по фотокарточке, а дома вы можете соврать, что сами сфотографировали.
Следующим утром, глотая на ходу бутерброды, мы с первой же оказией отправились на остров, дав себе страшную клятву «без слонов не возвращаться». От причала до берегов пролива Дрейка было полчаса нормального хода, но мы преодолели это расстояние минут за десять, потому что один матрос похвастался, что только что вернулся оттуда и видел целый полк слонов.
— Просто ступить невозможно! — пожаловался он. — Их там как собак нерезаных, повсюду летают… то есть лежат. Огромные такие, ростом с пингвинов, то есть с моржей, а то и больше. Спешите, пока их мухи не съели!
И хотя в сообщении матроса было что-то неуловимо несолидное, мы бегом ринулись в указанном направлении. Никаких слонов на берегу, конечно, не было. Лишь красноносый пингвин спешил по каким-то неотложным делам, недовольно покаркивая на тюленей, развалившихся на самой дороге.
Весьма удручённые, мы пошли вдоль по берегу, для самоутверждения спугнули и загнали в воду старого тюленя и наконец добрались до высоченной скалы, преграждавшей дальнейший путь: чтобы обогнуть её, нужно было прыгать по торчащим из моря камням. К тому же со скалы нависал снежный карниз в добрую сотню тонн, который рано или поздно обвалится. Если поздно — это его личное дело, а если рано?..
Мы внимательно посмотрели друг на друга, мысленно перекрестились и запрыгали по камням, огибая скалу. В интересах правды должен заметить, что карниз при этом не обвалился, так что «закон бутерброда» на этот раз не сработал. Очутившись на твёрдой земле, мы окинули взглядом окрестность и в едином порыве воскликнули: «Они!»
На обширном, залитом солнцем пляже вразвалку лежали слоны. Их было значительно меньше, чем нерезаных собак, но десятка полтора, бесспорно, в наличии имелось.
Совсем рядом с нами в компании двух нежно прижавшихся к нему подруг сладко похрапывал самец длиной более четырех метров. Услышав наши шаги, самки забеспокоились и начали толкать локтями в бок своего владыку. Тот недовольно приоткрыл глаза, неприлично почесался ластом-пятернёй, до странности похожим на кисть человека,[18] и неожиданно раскрыл клыкастую розовую пасть, словно приглашая: «Можете убедиться, голубчики, что в услугах дантиста я пока не нуждаюсь!» Человек среднего роста, вроде меня, мог бы запросто спрятаться в ней от дождя, но сейчас в этом не было необходимости.
Сфотографировав слона с разинутой пастью, я вполне удовлетворил свою любознательность, чего нельзя сказать о Гене. Ему очень хотелось заснять тушу в разных ракурсах.
— Если подойти к слону и щёлкнуть его по носу, — уговаривал меня Гена, — получится потрясающий кадр! Понимаешь? Слон бросается на человека!
Я легко сообразил, кто будет тем самым человеком, на которого бросается слон, и наотрез отказался участвовать в этом сомнительном мероприятии. Тогда Гена завертелся вокруг слона и добился того, что тот стал на передние ласты и расширил пасть до таких пределов, что в неё мог бы въехать самосвал с прицепом. «Одну минутку! — умолял Гена, щёлкая затвором. — Спасибо, благодарю за внимание, вы свободны!»
Слон оглянулся, убедился в том, что его гарем уже скрылся в море, и с неожиданным для такой туши проворством задом сполз в воду.
Зато другой слон, молодой красавец с чёрными цыганскими глазами, повёл себя более агрессивно. Когда мы подошли, он загорал рядом с одним милым и шаловливым созданием весом в полторы-две тонны. Увидев нас, создание зарделось, как деревенская девчонка, которая целовалась у плетня, и обратилось в беспорядочное бегство. Слон был до крайности раздосадован. Видимо, его волновали соображения престижа, потому что существо, оказавшись в безопасности, плавало у берега и подзадоривало приятеля фырканьем. Глаза у молодца налились кровью, он встал на дыбы, на целый метр оторвав туловище от земли, и столь грозно рявкнул, что мы предпочли на всякий случай раскланяться. Презрительно бросив нам вдогонку: «Попадитесь мне только!», слон кивком головы дал понять подружке, что она может смело рассчитывать на его покровительство.
Видели мы двух мам с детёнышами, совсем крохотными младенцами весом не более трех-четырех центнеров. Для того чтобы дети не болели рахитом, заботливые мамы устроили им солнечные ванны, и мы, боясь нарушить эту идиллию, на цыпочках прошли стороной.
Но наибольшее впечатление произвёл на нас один колоссальный старый слон с разорванным носом и дюжиной глубоких шрамов на теле. Пятиметровый гигант мирно дремал на разогретой гальке, которая продавилась под тяжестью многотонной туши. Когда мы поинтересовались, кто его так разукрасил, слон не соизволил даже приоткрыть пасть. Он только буркнул сквозь зубы: «Проваливайте!» — и вновь погрузился в свою думу. Наверное, вспоминал те годы, когда был молодым и привлекательным парнем, которому ничего не стоило вскружить голову любой красавице и разогнать с позором её поклонников. Но теперь силы не те, мудрость и опыт не заменяют молодости, а любовь в преклонном возрасте обходится дорого. И слон печально вздохнул…
