Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Я чуть было не остался опять, как в 1933 году. Сирдаром – начальником носильщиков – был в этой экспедиции Карма Паул, делец из Дарджилинга. Он не знал меня, а я по-прежнему не мог показать ника­ких справок. Мистер Шиптон и тогдашний секретарь Гималайского клуба мистер У. Кидд опрашивали же­лающих шерпов, однако брали только тех, кто либо ходил в горы раньше, либо был рекомендован Карма Паулом. Я ужасно расстроился. Но потом англичане объявили, что им нужны еще два носильщика. Желаю­щих оказалось более двадцати, и я встал в шеренгу, надев новую куртку цвета хаки и короткие штаны. Мне казалось, что я выгляжу опытным восходителем. Мистер Шиптон и мистер Кидд проверяли кандидатов одного за другим; когда подошла моя очередь, они спросили справку. Это был ужасный миг. Я пригото­вился доказывать и объяснять, но в то время, когда мне было всего двадцать лет, я еще не говорил ни по-английски, ни по-индийски и смог только показать жестами, что справки не имею. Они поговорили между собой, потом предложили мне выйти из шеренги. Я решил, что все кончено. Однако когда я повернулся, чтобы уйти, они окликнули меня: в число двоих из­бранных вошли я сам и другой молодой шерпа, Анг Черинг, позднее погибший на Нанга Парбат[2].

Некоторые шерпы постарше ворчали по поводу того, что взяли меня, новичка. Но я был так счастлив, что не обиделся бы даже, если бы они меня поколо­тили. Плата за день составляла двенадцать анна, за каждый день выше снеговой линии она повышалась до рупии, так что при хорошей работе я мог получить больше денег, чем имел когда-либо. Однако не деньги были для меня главным. Главное – что я наконец-то восходитель и иду на Чомолунгму! В 1953 году, встре­тившись с Шиптоном на приеме в Лондоне, я напо­мнил ему, что это он восемнадцать лет тому назад дал мне мой первый шанс.

Подобно предыдущим экспедициям, мы вышли из Дарджилинга на север – сначала все вверх и вниз, вверх и вниз, пересекая глубокие долины Сиккима, затем через высокие перевалы в Тибет. По прямой рас­стояние от Дарджилинга составляет всего около ста шестидесяти километров, но нам пришлось пройти почти пятьсот, двигаясь по широкой дуге на север, потом на запад. Это был долгий поход по дикой бесплод­ной местности; сильный ветер нес густую пыль. Но одним из преимуществ старого, северного маршрута было то, что он позволял везти снаряжение на мулах чуть ли не до самого подножья горы, между тем как на новом пути через Непал столько рек и висячих мостов, что приходится все переносить на своих плечах.

В экспедиции 1935 года насчитывалось всего двена­дцать шерпов, зато англичане набрали много других носильщиков, в основном тибетцев. Они не участвова­ли в восхождении, а только присматривали за мулами и помогали развьючивать их в базовом лагере.

На пути через Тибет мы двигались медленно, про­водя различные исследования. И когда пришли в Ронгбук, то не сразу направились на Эверест, а совершили восхождение на несколько меньших вершин и перева­лов вокруг. Однако нам не удалось найти лучшего маршрута, чем старый, через Северное седло, и в кон­це концов мы подошли к правой ветви Ронгбукского ледника, где разбивали лагерь предыдущие экспеди­ции. Здесь меня порадовал неожиданный гость из Со­ло Кхумбу – отец. Он услышал про экспедицию и пе­решел Нангпа Ла, чтобы навестить нас. Отец не стал участвовать в восхождении, а только побыл некоторое время в лагере; здесь-то он и встретил йети во второй раз в своей жизни, о чем я расскажу позже.

Поблизости от лагеря III, ниже Северного седла, мы сделали интересное, но печальное открытие. Годом раньше англичанин Морис Уилсон втайне отправился на Эверест всего лишь с тремя тибетцами[3], собираясь взять вершину в одиночку. Он не вернулся с горы. Те­перь мы нашли его тело. Оно лежало в старой изо­дранной палатке – один скелет с остатками сухой промерзшей кожи, изогнутый в странном положении, словно Уилсон умер, пытаясь снять ботинки. Один ботинок был даже снят, и пальцы скелета держали шнурок от второго. Очевидно, Уилсон вернулся к па­латке после попытки забраться на Северное седло, не нашел никого из своих носильщиков и умер от холода или истощения. Мы похоронили его под камнями мо­рены рядом с ледником.

Носильщики Уилсона были из Дарджилинга, их звали Теванг Ботиа, Ринцинг Ботия и Черинг Ботия. Впоследствии я встретил их там и спросил, как было дело. Они рассказали, что следовали по обычному маршруту всех экспедиций, только им приходилось остерегаться встреч с патрулями и чиновниками, пото­му что Уилсон не имел разрешения на въезд в Тибет. Добравшись до монастыря Ронгбук, они отдыхали там пятнадцать дней, потом принялись за разбивку лаге­рей на Ронгбукском леднике. После лагеря III тибет­цы не захотели идти дальше, и завязался спор. В кон­це концов Уилсон сказал: «Хорошо, я пойду на Северное седло один. Ждите меня здесь три дня». И он пошел. Носильщики, по их словам, выждали условлен­ное время, потом ушли. Правду ли они говорили, нет ли – одно было ясно: они ничего не сделали для того, чтобы помочь Уилсону. Я возмущался, и мне было стыдно, потому что они были обязаны либо выйти на поиски, либо по меньшей мере ждать еще его возвра­щения. К тому же я увидел у них много денег, кото­рые, очевидно, принадлежали Уилсону.

Экспедиция 1935 года была моим первым походом на большие вершины, и я пережил много волнующего. Тем более, что речь шла не о какой-нибудь горе, а о са­мом Эвересте – о великой Чомолунгме. Вот мы стоим на леднике, выше любого другого живого существа, а прямо перед нами, прямо над нами высится башня из камня и льда, вздымаясь в небо еще на три с лиш­ним, почти четыре километра. Странно даже подумать, что мой родной дом находится всего в нескольких километрах отсюда, что это та самая гора, под сенью которой я вырос и пас яков своего отца. С северной стороны она выглядит, конечно, совсем иначе, и мне с трудом верится, что это она.

Все же я верил. И не только потому, что так гово­рили другие, – я чувствовал это всем сердцем, я знал: другой такой огромной и высокой горы не может быть.

Работать приходилось тяжело. Между нижними лагерями мы ходили с ношами от двадцати семи до сорока килограммов, выше – около двадцати пяти. И мало было подняться один раз, мы ходили вверх и вниз, вверх и вниз, день за днем, неделю за неделей, пока не перенесли все палатки, все продовольствие и снаряжение. Меня это нисколько не беспокоило, пото­му что я, как все шерпы, приучен носить большой груз. Я думал: «Вот первый случай осуществить мою мечту».

Впервые попав в экспедицию, я увидел, конечно, много нового. Нам выдали специальную одежду, обувь, очки. Мы ели странную пищу из жестяных банок. Мы пользовались примусами, спальными мешками и все­возможным другим снаряжением, с которым мне еще никогда не приходилось иметь дела. Многое мне пред­стояло узнать и относительно восхождений. Снег и лед не составляли сами по себе никакой новости для пар­ня, выросшего в Соло Кхумбу, но тут я впервые по­знакомился с настоящей техникой лазания: пользова­ние веревкой, вырубание ступеней во льду, разбивка и сворачивание лагеря, выбор маршрута, не только скорого, но и надежного. Носильщик-новичок, я не по­лучал ответственных поручений. Но я работал усерд­но, старался быть во всем полезным, и думаю, что на­чальники были мной довольны. Высоту я переносил легко, хотя никогда еще не поднимался так высоко. Вместе с другими шерпами я доставил груз к Север­ному седлу – на высоту свыше 6600 метров.