Но Джон Корт резко остановился и обернулся к преследователю лицом. Он вскинул к плечу карабин, мгновенно прицелился и выстрелил. Пуля точно достигла цели, пронзив сердце слона. Он упал замертво.
— Вот повезло! — пробормотал Джон Корт и снова припустил к лесу.
Подбежавшие слоны на какие-то секунды задержались возле поверженного собрата. Распростертая на земле туша дала беглецам небольшой выигрыш во времени, которым они и не преминули воспользоваться.
Но по всему было видно, что, управившись с деревьями на холме, стадо в полном составе ринулось к лесу.
Огни больше не появлялись ни внизу, ни на макушках деревьев. Горизонт погрузился в непроглядную темноту.
Измочаленные до предела, совершенно выбившись из сил и едва переводя дух, участники разгромленного каравана совершили последний героический рывок.
— Еще немного!.. А ну, поднатужились! Смелее, смелее!.. — взбадривал Кхами криками свой маленький отряд.
Правда, им оставалось пробежать не более полусотни шагов, но и слоны были от них уже в сорока шагах…
Высочайшим напряжением воли и физических сил, подстегнутые инстинктом самосохранения, Кхами, Макс Губер и Джон Корт рванули вперед. Они миновали первые ряды деревьев и, полуживые, повалились на землю.
Тщетно слоны старались преодолеть возникшее перед ними препятствие. Деревья высились такой плотной стеной и были столь кряжисты, что ни прорваться сквозь них, ни повалить их животные не могли. Напрасно просовывали свои хоботы между стволами возбужденные великаны, напрасно задние ряды теснили и напирали на передние…
Беглецы могли уже не опасаться слонов, перед которыми девственный лес Убанги воздвиг неодолимое препятствие.
Время близилось к полуночи. Предстояло провести еще шесть часов в полной темноте. Шесть долгих часов страха и опасности! Несомненно, за непроницаемой зеленой стеной Кхами и его спутники обрели надежное укрытие. Но если безопасность была обеспечена с одной стороны, то с другой сохранялась тайная угроза. Разве не вспыхивали в ночной темноте многочисленные огни на опушке?.. Разве не озарялись верхушки деревьев загадочной иллюминацией?.. Можно ли сомневаться в том, что группа туземцев разбила свою стоянку именно в этом месте?.. И не следовало ли ждать нападения, против которого нет никакой защиты?..
— Будем бдительны, — сказал проводник, когда дыхание вернулось к нему после ночного марафона[53] и когда француз и американец в состоянии были ему отвечать.
— Будем бдительны, — повторил Джон Корт, — и всегда готовы к отражению атаки… Кочевые племена где-то неподалеку… Ведь как раз в этой части лесной опушки они делали остановку… А вот и остатки костра, откуда еще вылетают искры…
Действительно, в нескольких шагах под развесистым деревом тлели еще не остывшие угли, слегка светясь красноватыми точками.
Макс Губер поднялся и с карабином на изготовку исчез в кустарнике.
Кхами и Джон Корт с беспокойством следили за ним, готовые в случае необходимости броситься на выручку.
Макс Губер отсутствовал не более трех-четырех минут. Он не увидел ничего подозрительного, не уловил никаких звуков, которые могли бы внушить мысль о близкой опасности.
— Теперь здесь никого нет. Туземцы наверняка ушли отсюда…
— А может быть, они обратились в бегство, когда началось нашествие слонов?..
— Вполне вероятно, — заметил Кхами, — потому что огни, которые мы наблюдали с месье Максом, погасли сразу же, как только рев стал перемещаться в северном направлении. То ли туземцы проявили чрезмерную осторожность, то ли перепугались до смерти… Ведь они могли себя чувствовать в безопасности за деревьями… Мне трудно объяснить…
— …то, что не поддается объяснению, — заключил Макс Губер, — и ночь не благоприятствует объяснениям. Дождемся рассвета! Пока же, признаюсь честно, я едва держусь на ногах… Глаза у меня слипаются…
— Не очень-то подходящий момент для сна, мой дорогой Макс, — заметил Джон Корт.
— Хуже и не придумаешь, дорогой Джон, да ведь сон не разбирает, он диктует свое… Доброй ночи! И — до завтра!
И мгновение спустя Макс Губер, растянувшись у подножия дерева, погрузился в глубокий сон.
— Устраивайся рядом с ним, Лланга, — предложил Джон. Корт. — А мы с Кхами подежурим до утра.
— Хватит и меня одного, месье Джон, — заявил Кхами. — Я к этому привычен… А вам советую последовать примеру вашего друга…
На Кхами можно было положиться. Ни на одну минуту он не потеряет бдительность!
Лланга прижался к Максу Губеру и заснул. Джон Корт, однако, решил бодрствовать. Четверть часа он еще беседовал с проводником. Оба говорили о невезучем португальце, с которым Кхами был давно знаком и чьи достоинства его спутники вполне оценили за время экспедиции.
— Бедняга потерял голову, когда увидел, что эти подлецы носильщики обобрали и бросили его, — снова и снова повторял Кхами.
— Несчастный Урдакс… — пробормотал Джон Корт.
Это были его последние слова перед тем как, сраженный усталостью, он вытянулся на траве и забылся крепким сном.
Не смыкал глаз один только Кхами. С карабином наготове, напрягая зрение и слух, он чутко улавливал малейшие ночные звуки, пристально вглядывался в густую темень, иногда поднимался и осторожно обшаривал ближние кусты и деревья, ежесекундно готовый разбудить своих компаньонов, если возникнет необходимость обороняться. До самого рассвета он был начеку.
По некоторым штрихам читатель уже смог установить различие в характерах двух друзей, француза и американца.
Джон Корт был человеком серьезным и практичным, склад его ума отличался рациональностью. Эти качества вообще присущи жителям Новой Англии.[54] Родившись в Бостоне[55] и будучи, таким образом, американцем по происхождению, он обнаруживал лучшие черты, свойственные янки.[56] Очень любознательный в вопросах географии и антропологии,[57] он самозабвенно увлекался изучением человеческих рас.[58] К этим его достоинствам присоединялись большое мужество и преданность друзьям, доходящая до крайней степени жертвенности.
Макс Губер оставался парижанином и в дальних краях, куда заносили его превратности судьбы; он не уступал Джону Корту ни в умственных, ни в душевных качествах. Натура менее практичная, он жил, можно сказать, в мире поэзии, тогда как Джон Корт обитал в мире прозы. Темперамент[59] толкал его на поиски необычного, экстраординарного.[60] Так что, как уже заметил читатель, он был способен на прискорбное безрассудство ради своей прихоти и фантазии, и осторожный его товарищ не всегда мог удержать своего друга от подобных поступков. Однако многие вылазки Макса Губера со времени отъезда из Либревиля заканчивались благополучно.
