— Вы категорически отказываетесь от бренди? — спросил мистер Паллендер, легонько подталкивая графин.
— Да, спасибо.
Хорнблауэр не имел ни малейшего желания пить бренди в первой половине дня, зато теперь он узнал, отчего у мистера Паллендера красный нос. Мистер Паллендер отхлебнул, потом продолжал:
— Теперь касательно пушечных салютов… По пути следования процессии в пятнадцати пунктах будут установлены пушки, и они должны будут салютовать с минутными интервалами — Его Величество лично будет слушать, чтоб салют был точно выверен во времени. Хорнблауэр записывал. В процессии примут участие тридцать восемь шлюпок и барок. Их надо собрать в коварном устье Темзы у Гринвича, выстроить по порядку, провести к ступеням Уайтхолла и распустить, передав тело почетному караулу, который будет сопровождать его к Адмиралтейству — там оно пролежит ночь перед заключительным шествием к собору св. Павла.
— Не могли бы вы сказать мне, сэр, — спросил Хорнблауэр, — что представляют из себя эти церемониальные барки?
И тут же пожалел о своем вопросе. Мистер Паллендер изумился, как это можно не знать церемониальных барок, но напрасно Хорнблауэр пытался разузнать у него, как эти барки ведут себя в неспокойных водах, или хотя бы сколько у них весел. Хорнблауэр понял, что чем раньше он испытает одну из этих барок в сходных с требуемыми условиях, засекая время на каждом участке пути, тем лучше. Он исписывал лист за листом, а мистер Паллендер излагал самое важное — порядок следования шлюпок, состав участников (вся Геральдическая Коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должна сопровождаться почестями, соответствующими их сану.
— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. — Я немедленно начну приготовления.
— Премного вам обязан, сэр, — сказал мистер Паллендер. Хорнблауэр удалился.
Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье [3] — только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица — под командованием Хорнбла-уэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы) и вовсе сверху донизу убрана плюмажами — она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов — а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но, поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время — вверх по реке с приливом, чтоб прибыть к ступеням Уайтхола в точности ко времени стояния прилива и отлива — тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском, и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.
— Дорогой, — сказала ему Мария (разговор происходил в спальне). — Мне кажется, ты меня не слушаешь.
— Извини, дорогая. — Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.
— Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати — ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.
— Да, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Черные бриджи еще не приносили?
Переход от ожидаемых родов к черным бриджам был для Хорнблауэра совершенно естественным — через деньги — но Мария увидела в этом только его бесчувственность.
— Неужели тебе бриджи важнее, чем твой ребенок? — воскликнула она. — Или чем я?
— Любимая, — сказал Хорнблауэр. Чтоб успокоить ее, пришлось положить перо и встать. — Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.
Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон — вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.
— Дорогая, — сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, — ты для меня — все. Для меня нет в мире ничего, важнее тебя.
— Хотела бы я в это верить, — сказала Мария. Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.
— Что мне сказать, чтобы ты поверила? — спросил он,
— Что я люблю тебя?
— Мне было бы приятно это услышать, — сказала Мария.
— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он, но поскольку она так и не улыбнулась, добавил: — Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные бриджи.
— Ox! — сказала Мария.
Ему пришлось продолжать, чтоб наверняка донести до нее свою шутливую нежность.
— Сильнее, чем тысячу черных бриджей, — сказал он.
— Можно ли требовать большего?
Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.
— Этот комплимент я должна буду хранить вечно? — спросила она.
— Это всегда будет так, дорогая, — ответил он.
— Ты самый добрый муж на свете. — Говорила она искренно — голос ее дрогнул.
— А ты — самая нежная жена, — сказал он. — Можно мне теперь вернуться к работе?
— Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!
— Ну, ну, — сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу. Быть может, он переживал не меньше нее, но у него йыли и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.
— Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и штурманских помощников. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.
Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними, как белка в колесе, отвечая на вопросы.
