Ему иногда советовали жениться.
— Мне! — восклицал он. — Мне соединиться с одним из этих ветреных и неверных созданий!
А если настаивали, он серьезно заявлял:
— Я только тогда поверю в любовь женщины, когда увижу, как она умрет от отчаяния на моей могиле!..
И так как это условие являлось невыполнимым, можно было держать пари, что Аженор останется холостяком.
В своей неприязни к женскому полу он допускал лишь одно исключение. Привилегированной особой оказалась Жанна Бакстон, последняя из детей лорда Гленора, следовательно, тетка Аженора, но эта тетка была почти на два десятка лет моложе его самого: он знал ее еще совсем ребенком, учил ходить и стал ее покровителем, когда несчастный лорд удалился от мира. Он питал к ней поистине отеческую нежность, глубокую привязанность, такую же, как и молодая девушка к нему. Вообще говоря, это был наставник, делавший все, что только могла пожелать ученица. Они не расставались: вместе гуляли по лесам пешком или ездили на лошадях, плавали в лодке, охотились и занимались спортом, что позволяло старому племяннику говорить о юной тетке, воспитанной как мальчишка: «Вы увидите, она в конце концов сделается мужчиной!»
Жанна Бакстон была третьей особой, которая заботилась о старом лорде и окружила его печальную старость почти материнской лаской. Она отдала бы жизнь, лишь бы увидеть его улыбку. Возвратить хотя бы немного счастья в измученную душу отца — эта мысль не покидала ее никогда. Это была единственная цель всех ее помыслов, всех поступков.
В момент драмы, когда ее брат нашел смерть, она видела, что отец больше горевал по своему честному имени, чем из-за жалкого конца сына, пораженного справедливым возмездием. Она же не плакала.
Она не была равнодушна к потере нежно любимого брата и к пятну, которое с его преступлением легло на честь семьи. Но в то же время ее сердце вместе с горем испытывало возмущение. Как! Льюис и отец так легко поверили в позор Джорджа! Без колебаний они согласились со всеми обвинениями, пришедшими из заморской дали! Что значат эти официальные донесения? Против этих порочащих известий, против самой очевидности восставало прошлое Джорджа. Мог ли оказаться предателем ее старший брат, такой правдивый, такой добрый, такой чистый, вся жизнь которого свидетельствовала о героизме и честности? Нет, это было невозможно!
Весь свет отрекся от бедного мертвеца, но она чтила его память, и ее вера в него никогда не угасала.
Время лишь усиливало убежденность Жанны Бакстон, хотя она и не могла подкрепить ее никакими доказательствами. И вот наступил наконец момент (это произошло несколько лет спустя после описанной драмы), когда она в первый раз осмелилась нарушить обет молчания, которым, по немому соглашению, все обитатели замка окружали трагедию в Кубо.
— Дядюшка? — спросила она в этот день Аженора де Сен-Берена.
Хотя он был в действительности ее племянником, в житейской практике было решено переменить степень родства, что более соответствовало их возрастам. Вот почему Аженор обычно звал Жанну племянницей, тогда как та присвоила ему титул дяди. Так было всегда.
Впрочем, нет… Если случалось так, что этот дядя (по обоюдному согласию) давал повод для жалоб своей мнимой племяннице или же решался противоречить ее воле, какому-нибудь капризу, то последняя немедленно принимала звание, принадлежащее ей по праву, и объявляла своему «племяннику», что он обязан оказывать почтение старшим родственникам. Видя, что дело оборачивается плохо, «племянник», быстро присмирев, спешил успокоить свою почтенную «тетушку».
— Дядюшка? — спросила Жанна в этот день.
— Да, моя дорогая, — ответил Аженор, погруженный в чтение огромного фолианта, посвященного искусству рыбной ловли на удочку.
— Я хочу поговорить с вами о Джордже.
Пораженный Аженор оставил книгу.
— О Джордже? — повторил он немного смущенно. — О каком Джордже?
— О моем брате Джордже, — спокойно уточнила Жанна.
Аженор побледнел.
— Но ты же знаешь, — возразил он дрожащим голосом, — что эта тема запрещена, что это имя не должно здесь произноситься.
Жанна отбросила возражение возмущенным кивком головы.
— Не важно, — спокойно сказала она. — Говорите со мной о Джордже, дядюшка.
— О чем же прикажешь говорить?
— Обо всем. Обо всей истории.
— Никогда в жизни!
Жанна нахмурила брови.
— Племянник! — бросила она угрожающим тоном.
Этого было достаточно.
— Вот! Вот! — забормотал Аженор и принялся рассказывать печальную историю.
Он ее повествовал с начала до конца, ничего не пропуская. Жанна слушала молча и, когда он окончил, не задала ни одного вопроса. Аженор решил, что все кончено, и испустил вздох облегчения.
Он ошибся. Через несколько дней Жанна возобновила попытку.
— Дядюшка? — спросила она снова.
— Да, моя дорогая, — снова ответил Аженор.
— А если Джордж все-таки невиновен?
Аженору показалось, что он ослышался.
— Невиновен? — повторил он. — Увы! Мое бедное дитя, в этом вопросе нет никаких сомнений. Измена и смерть несчастного Джорджа — исторические факты, доказательства которых многочисленны.
— Какие? — спросила Жанна.
Аженор возобновил рассказ. Он цитировал газетные статьи, официальные донесения, против которых никто не возражал. Он сослался наконец на отсутствие Джорджа, что было самым веским доказательством его смерти.
— Смерти пусть, — ответила Жанна, — но измены?
— Одно есть следствие другого, — ответил Аженор, смущенный таким упрямством.
Упрямства у девушки было даже больше, чем он предполагал. Начиная с этого дня она часто возвращалась к тягостной теме, изводя Аженора вопросами, из которых легко было заключить, что она сохраняла незыблемую веру в невиновность брата.
В этом вопросе Аженор был, однако, непоколебим. Вместо ответа на самые сильные доводы он лишь уныло покачивал головой, как человек, который хочет избежать бесполезного спора.
И наконец настал день, когда она решила воспользоваться своим авторитетом.
— Дядюшка? — начала она в очередной раз.
— Да, моя дорогая, — как всегда отозвался Аженор.
— Я много думала, дядюшка, и окончательно пришла к убеждению, что Джордж невиновен в ужасном преступлении, которое ему приписывают.
— Однако, моя дорогая… — попытался ответить Аженор.
— Здесь нет никаких «однако»! — повелительно оборвала его Жанна. — Джордж невиновен, дядюшка!
— Однако…
Жанна выпрямилась с трепещущими от гнева ноздрями.
