Ширэгин-Гашун был несравненно беднее Нэмэгэту. Рассеянное залегание костей невыгодно для раскопок, хотя здесь, несомненно, можно было добыть не тронутые выветриванием и хорошо сохранившиеся кости. Для постановки раскопок местонахождение приходилось признать нерентабельным по сравнению с Нэмэгэту. Теперь наш долг в отношении Ширэгин-Гашуна можно было считать выполненным, и мы могли возвращаться назад. В последний день Рождественский и Прозоровский поехали на «Козле» к холмам Чоноин-Шорголга, чтобы достичь западного конца барханов Хонгорин-Элисун («Светло-рыжие пески») и заснять их на кинопленку. Мы с Прониным проехали на «Дзерене» к югу и продолжали исследование центральной части Ширэгин-Гашуна. Заросли саксаула здесь отличались особенной густотой: саксауловый лес казался огромным и величественным среди окружавшего мертвого простора. Я собрал замечательные пустынные многогранники, до сих пор не известные ни в какой геологической коллекции. Огромные кости динозавров от выветривания распались на продолговатые куски. Эти кусочки, обточенные ветром с песком, приняли пирамидальную форму. Не менее интересны были находки доисторических орудий из еще невиданного голубого зернистого кремня.
Рождественский с Прозоровским заблудились в барханах и приехали поздно ночью и то благодаря искусству Александрова, сумевшего в темноте провести машину по очень трудному пути. После ночных передряг мы выехали в обратный путь лишь в полдень. Опять безбрежные поля щебня и гальки стелились перед нами в потоках и столбах горячего воздуха. Непогода окончилась: нещадный зной повис над котловиной. Мы очень своевременно покончили с Ширэгин-Гашуном; предполагавшийся «подвиг» превратился в нормальную и вовсе не трудную работу. Как после этого было не благословлять присутствие кинооператора Прозоровского!
Зной становился все сильнее, редкие ящерки-круглоголовки влезли на кустики, ища спасения от жара накалившейся почвы. Серые призрачные тени появились в мареве слева, мчась наперерез. Машины шли быстро, тени превратились в стадо куланов. Рождественский и Александров дружным залпом свалили хорошо упитанного самца – подарок работникам на раскопках, куда мы прибыли, потратив на весь путь из Ширэгин-Гашуна всего четыре с половиной часа!
Глава одиннадцатая
Разгадка «Красной гряды»
Именно делите мир не по северу и по югу, не по западу и по востоку, но всюду различайте старый мир от нового!
Наставление из тибетских сказок
В лагере нас встретило необычайное многолюдство и приветственная стрельба. Только что прибыл Малеев с «Могилы Дракона», вернулись Эглон с Лукьяновой из Наран-Булака.
Ян Мартынович, сияющий и торжественный, вручил мне письменный рапорт об успехе раскопок в Наран-Булаке. Нашли несколько черепов и челюстей диноце-ратов, невиданную целую черепаху и другие сокровища. Давно я не испытывал такой радости. Тайна «Красной гряды» раскрылась, уступая нашим упорным трудам. Новая фауна древнейших млекопитающих, черепах и даже рыб нижнего эоцена – эпохи начала третичной системы, закончившейся около сорока миллионов лет тому назад, открылась глазам ученых. Следовательно, все красные отложения центральной гряды Нэмэгэтинской котловины были эоценовыми, то есть очень важными для отечественной палеонтологии, потому что на нашей Родине породы этого возраста очень редки. Нашим долгом было продолжать раскопки и поиски.
Место, где мы вынужденно поставили Перевалочный лагерь (именно вынужденно, без выбора), оказалось открытым страшным ветрам, дувшим вдоль Нэмэгэтинской впадины. В лагере на «Могиле Дракона» ветер чувствовался не так сильно, но здесь он дул по целым неделям и сильно раздражал нас. Без прикрытия буквально ничего нельзя было делать. При курении за воротник и в глаза летели жгучие искры, при чтении рвались немилосердно трепавшиеся страницы, при еде миска с супом была полной песку и пыли. Беспрерывная вибрация натянутой палатки очень надоедала, но еще больше мешала въедливая тонкая пыль, желтым туманом стоявшая внутри. Я изобрел себе другой род жилища. Из остатков фанеры и обрезков досок мы сколотили небольшую будку, такую, чтобы в ней едва-едва можно было поместиться. Эта будка на ветреном юру лагеря оказалась очень уютной. Не раз сюда собиралось «местное население» послушать патефон, пописать дневник или привести в порядок аппараты и приборы. Поставленная на краю обрыва будка удерживалась четырьмя проволочными растяжками, противостоявшими самым злобным шквалам. Опыт удался как нельзя лучше: будка была гораздо лучше защищена от ветра и песка, чем палатка. Позднее мы сделали в будке задвижную дверь и поставили двойную, не прогреваемую солнцем крышу. Такие будки я могу горячо рекомендовать для продолжительной лагерной жизни в Гоби. Как часто во время ранних осенних ночей, в холодном мраке и реве ветра я сидел в своей будке за пишущей машинкой, звук которой заглушался ветром, и не мешал никому в спящем лагере. С одной стороны вдоль стенки, на ящиках с ценными приборами и патронами, – доски, на них – постель. Напротив – столик с двумя подсвечниками. По стенам – узенькие полки и гвозди, на которых размещено научное имущество – фотоаппараты, бинокли. В углу – винтовка, а по другой стенке – вьючные чемоданы с документами. Над столом на стене – табель-календарь, график движения машин и таблица ракетной сигнализации. В общем, вполне приспособленная для работы и отдыха каюта…
Наступил сентябрь, ночи становились необычайно холодными даже для Гоби в это время года. Мы не рассчитывали на такой сильный холод и не оборудовали палатки переносными печками. Единственной отрадой работавших на «Могиле Дракона» стала кухонная палатка. У нас в Перевалочном лагере и этого не было. Днем во время работы мы забывали о ночном холоде, но едва только солнце закатывалось, как он подступал – неумолимый, неизбежный. Крепко досталось мне в одну из ночей четвертого сентября. Мы с Новожиловым определяли истинный меридиан по звездам с помощью теодолита. Звезды никак не «хотели» сходиться. К четырем часам мы закоченели так, что едва смогли закончить наблюдения. Новожилов принес изготовленную им «целебную» тинктуру – крепчайшую водку, настоянную на семи сортах полыни. С помощью этой зеленой жидкости ужасающей ядовитости и горечи нам удалось согреться.
Работа шла споро, как заведенные часы. Машины даже из самых дальних рейсов в Улан-Батор прибывали точно по графику. Новожилов совершил несколько поездок на «Козле» в котловину Обручева и на западный конец Бумбин-нуру («Банка-Хребет»). К сожалению, выделить ему в помощь грузовую машину никак не удавалось, а кратковременные наезды на одном «Козле» не принесли серьезных результатов, кроме общей ориентировки. Интересным было открытие Новожиловым резко смятых красноцветных костеносных пород с северной стороны Алтан-улы. Слои песчаников были резко загнуты вверх и поставлены вертикально, параллельно оси хребта, показывая тем самым направление и характер поднятия.
